Политические противоречия

Болѣе, чѣмъ когда либо, принципъ единства, составлявшій нашу надежду, мучитъ теперь насъ; и это потому, что его никогда еще не понимали такъ мало и не прилагали такъ плохо. Республики и монархіи бросаются въ унитарную бездну, и страшнѣе всего — что онѣ, утверждая излишества унитаризма, какъ какія-то священныя права, въ тоже время съ такою же страстью добиваются признанія совершенно противоположнаго принципа, національности[10].

Такое заблужденіе столь обще, глубоко и застарѣло; изъ прежняго права завоеванія, которое его нѣсколько извиняло и которое въ настоящее время можно считать уничтоженнымъ, оно перешло такъ незамѣтно въ основные законы каждаго государства, оно такъ ловко къ нимъ пристроилось; съ цѣлью одурачить общественное мнѣніе и обманутъ критику, оно съумѣло окружить себя столькими ложными оговорками, видимыми гарантіями, обманчивыми уступками, ничего не значащими ограниченіями, что мы считаемъ необходимымъ посвятить ему еще одну главу, которую постараемся сдѣлать, по возможности, короче и легче для читателя.

Глава VI Общая критика конституцій

Какъ, вслѣдствіе крайностей унитаризма, нарушено политическое равновѣсіе и поставлены въ борьбу другъ съ другомъ государство и общество. — Разсмотрѣніе средствъ, предлагаемыхъ для возстановленія этого равновѣсія: пересмотръ или усовершенствованіе конституцій, коллективное самодержавіе, раздѣленіе властей, муниципальное устройство. — Безполезность всѣхъ этихъ паліативныхъ мѣръ.

Припомнимъ сначала, что всѣ конституціи, различаясь по тону и цвѣту, въ сущности тождественны: положеніе это доказано уже рядомъ приведенныхъ нами примѣровъ, впослѣдствіи же оно уяснится для насъ еще болѣе. Приверженцы всякой системы хлопочатъ особенно объ единствѣ. Дѣйствительно, нельзя не согласиться, къ несчастію, что единство служитъ для нихъ принципомъ.

«Власть едина, нераздѣльна, всеобща и неограниченна», говоритъ аутократъ. Противъ этого не стоило бы спорить, если бы здѣсь не шла рѣчь о прерогативѣ монарха, представляющаго политическую группу. Какъ нечего бояться родительской власти, которая, по природѣ своей, въ семействѣ является покровительствующей, благотворительной и преданной, точно также и королевскую власть въ государствѣ можно вполнѣ считать доброю и полезною, равно какъ и раціональною, такъ какъ она имѣетъ въ основѣ своей единство. Но династъ добивается совсѣмъ иного: для него политическая группа, которою онъ начальствуетъ, не имѣетъ границъ; онъ намѣренъ царствовать надъ милліонами душъ и надъ тысячами квадратныхъ миль такъ, какъ царствовалъ бы надъ кланомъ или какимъ-либо городомъ, въ которомъ былъ бы наслѣдственнымъ владыкой: претензія эта столь же гибельна, какъ оскорбительна и нелѣпа. Въ ней-то и заключается принципъ монархической тиранніи, самой старой изъ всѣхъ.

«Республика едина и нераздѣльна», говорятъ въ свою очередь демократы. Въ этомъ они не ошибаются, какой бы смыслъ мы ни придавали республикѣ, считая ли ее ассоціаціей гражданъ, даже городовъ, или правительствомъ. Всякая раздѣлившаяся республика погибнетъ: это вѣрно и этимъ въ нѣкоторой степени оправдывается поклоненіе республиканцевъ предъ единствомъ и ихъ страхъ передъ раздѣленіемъ. Но они сами впадаютъ въ заблужденіе и тираннію деспота, когда отказываются отъ пониманія той истины, что какъ граждане всѣ равны предъ закономъ и въ избирательныхъ собраніяхъ, такъ равны и отдѣльныя мѣстности предъ верховной властью и правительствомъ, въ качествѣ юридическихъ лицъ или коллективныхъ индивидуальностей, и при такомъ непониманіи стремится къ подчиненію всѣхъ группъ одному авторитету, одной администраціи. Въ этомъ непониманіи коренится принципъ республиканской или демократической тиранніи, наиболѣе тяжелой, а потому и кратковременной.

«Верховная власть едина и нераздѣльна», поучаетъ золотая середина (juste-milieu); но она отправляется коллективно королемъ (или императоромъ), палатой перовъ (или сенатомъ) и палатой депутатовъ. Но что толку въ этой коллективности правительства, если въ такомъ большомъ государствѣ, какъ напр. Франція или даже Бельгія, мѣстности остаются въ нераздѣльности; если всѣ части общественнаго тѣла, насколько возможно, подчинены одному и тому же авторитету, законодательству, правосудію, администраціи, надзору, системѣ просвѣщенія, и т. п.? Что доказываетъ это мнимое соглашеніе монархическаго принципа, буржуазнаго интереса и демократическаго или республиканскаго элемента, къ чему оно годно?