Изъ вышеизложеннаго видно, что вся разница между конституціями заключается въ томъ, что въ одной конституціи центръ правительства одинъ человѣкъ, въ другой — собраніе, въ третьей — 2 палаты съ королемъ.
Демократическій идеалъ долженъ состоять въ томъ, чтобы управляемая масса была въ тоже время и управляющей, чтобы общество было тождественно и одно и тоже съ государствомъ, чтобы народъ былъ правительствомъ, подобно тому какъ въ политической экономіи производители и потребители одни и тѣже лица. Я, разумѣется, не отвергаю достоинствъ каждой изъ различныхъ правительственныхъ системъ, смотря по обстоятельствамъ и съ чисто правительственной точки зрѣнія: если бы пространство государства не превосходило величины какого либо города или общины, то послѣднимъ можно бы было предоставить на волю выбрать любую систему. Но не слѣдуетъ забывать, что рѣчь идетъ объ огромныхъ территоріяхъ, которыя насчитываютъ въ себѣ тысячи городовъ, мѣстечекъ и селеній и которыми ваши государственные люди думаютъ управлять по законамъ патріархальнымъ или основаннымъ на завоеваніи, и собственности, что представляется невозможнымъ въ силу самаго закона о единствѣ.
Я особенно напираю на это замѣчаніе, самое капитальное въ политикѣ.
Всякій разъ когда люди съ женами и дѣтьми собираются вмѣстѣ, заводятъ жилища и земледѣліе, начинаютъ заниматься различными промыслами, завязываютъ, какъ сосѣди, связи другъ съ другомъ и дѣлаются такимъ образомъ солидарными, они образуютъ то, что я называю естественною группою, которая вскорѣ преобразовывается въ государство или политическій организмъ, представляющій, въ своемъ единствѣ, независимость, жизнь или свое собственнее движеніе (autokinesis) и самоуправленіе.
Подобныя группы, будучи смежны, могутъ имѣть общіе интересы; поэтому они входятъ въ соглашеніе между собою, соединяются и, посредствомъ такого взаимнаго страхованія, образуютъ высшую группу; но, соединяясь въ видахъ гарантіи своихъ интересовъ и развитія своего богатства, онѣ никогда не доходятъ до самоотреченія предъ этою высшею группою, никогда не приносятъ самихъ себя въ жертву этому новому Молоху. Подобная жертва невозможна. Всѣ эти группы, какъ бы онѣ о себѣ ни думали и какъ бы ни поступали, все-таки государства, т. е. неразрушимые организмы; между ними могутъ завязаться какія-либо новыя отношенія, договоры взаимности, но онѣ не могутъ лишить себя своей неограниченной независимости, какъ членъ государства не можетъ, въ качествѣ гражданина, утратить своихъ правъ свободнаго человѣка, производителя и собственника. Лишить ихъ независимости значило бы создать несогласимый антагонизмъ между верховными властями — общею и отдѣльными, возстановить власть на власть, однимъ словомъ, вмѣсто развитія единства, организовать раздѣленіе.
Измѣняйте хоть каждые полгода свою общую конституцію, разнообразьте до безконечности свою политическую систему, но если не измѣнится принципъ унитарнаго обобщенія, если мѣстности или естественныя группы по прежнему будутъ осуждены на поглощеніе высшей аггломераціей, которую можно назвать искусственною, потому что въ ней нѣтъ ничего необходимаго и она по своей видимой цѣли ничто иное какъ произведеніе заблужденія и стремится къ невозможному; если наконецъ централизація останется первымъ закономъ государства, правительственною панацеею, то общество, вмѣсто того, чтобы идти впередъ, обратится на самого себя, сдѣлается революціоннымъ, и, если положеніе ухудшится, быстро направится къ упадку и погибели.
Наши законодатели и составители конституцій, начиная съ 1789 г., чуяли эту опасность. Они признавали непрочность своихъ системъ, хотя не понимали ея причины: поэтому они выставили принципъ