Политический дневник

Я хотел конфиденциально проинформировать Гесса о поручении фюрера по восточным вопросам и также обсудить другие дела, касающиеся сферы моей деятельности. Этот визит был запланирован на 18.00 10 мая. 9–го вечером адъютант Гесса звонит д[окто]ру Кёппену: Гесс должен срочно уехать уже в субботу днем, не могу ли я прийти уже утром. Так как на поезд я уже не успевал, Гесс послал за мной самолет, на котором я около 11 утра прибыл в Мюнхен. В 11.30 я был в частном доме Гесса в сопровождении гауляйтера д[окто]ра Мейера, который должен стать моим постоянным заместителем в случае осуществления возможного восточного поручения. В своем саду Гесс быстро вышел мне навстречу, он казался бледным и больным, что особо не бросилось в глаза, так как он выглядел так все последние годы. Я сначала говорил с ним наедине, сказал, что в возможном случае советско – русс[кой] агрессии фюрер поручил мне руководить разработкой восточных вопросов и т. д. Назвал ему имена возм[ожных] комиссаров и попросил его поддержки при последующих назначениях низовых руководителей. – Кандидатура Кауфмана[909] как представителя такого находящегося под угрозой города, как Гамбург, была обоюдно отклонена, Заукеля же полностью одобрена. Гесс сожалел, что лучшие должны уйти [со своих нынешних постов], но ведь для таких задач и должны быть отобраны лучшие. – Когда я хотел затронуть некоторые другие вопросы, Гесс сказал, что просит меня обсуждать лишь самое важное, так как одна мысль настолько его сейчас занимает, что он должен воздержаться от рассмотрения второстепенных тем. Это было произнесено довольно пылко, но я и предполагать не мог, что он собирался осуществить.

После этого к нам присоединился д[окто]р Мейер, и Гесс обсудил с ним, сохранится ли порядок в гау, если тот переедет в Берлин. После разъяснения этого вопроса Гесс пригласил нас к обеденному столу, за которым мы сидели втроем. Разговор шел о злосчастном поведении Тербовена в Норвегии, о некоторых деталях восточных вопросов, о биодинамическом удобрении почвы, которым Гесс занимался годами и которое он очень хвалил. Я упомянул о сообщениях из-за рубежа, согласно которым Гесс посетил по поручению фюрера Франко, что он назвал полностью неверным. Разговор не был очень оживленным, но Гесс был весьма сконцентрирован и владел собой.

Перед едой, когда нам пришлось немного подождать, он позвал своего мл[адшего] сына спуститься вниз перед дневным сном, говорил с ним, попросил сделать гимнастические упражнения. Этот повышенный интерес бросился мне в глаза – позднее он показался понятным: он хотел одновременно попрощаться со своим «карапузом», который теперь всю жизнь будет сносить последствия поступка своего отца.

В час дня с небольшим я попрощался – Гесс пожелал мне успеха в выполнении моего поручения.

Вечером в воскресенье я услышал первое сообщение по радио. Оно прозвучало для нас как удар грома, и мы пытались объяснить себе, что же произошло. Я сказал себе: судя по выбранным формулировкам, случилось что-то дрянное. Но я подумал: да, Гесс страдал от тяжелых депрессий, практических дел у него было немного, руководящая роль в партии выскользнула из его рук, он чувствовал, что его должность ему не по плечу. Возможно, он написал фюреру, что так как тот в нем больше не нуждается, не прислушивается к нему в деловых вопросах, и это состояние в связи также с его болезнью невыносимо для него, то он садится в самолет, чтобы врезаться в альпийский склон. О том, что мы услышали в понедельник, не думал никто! Это было настолько фантасмагорично, лежало настолько вне политических возможностей, что мы поначалу онемели.

При верности Гесса вариант предательства не принимался во внимание. Ничего не поделаешь, депрессия проявила себя с совершенно неожиданной стороны. Во вторник фюрер приказал зачитать прощальные письма Гесса; Г[есс] готовился к своей «миссии» 5 месяцев! Так тщательно, как зачастую способен лишь одержимый навязчивой идеей. Его письмо проф[ессору] Хаусхоферу[910] и указание на воплощенные наконец «мечты» показало, в насколько ирреальном уже мире жил Гесс. Его тяга к лозоходцам, астрологам, народным целителям и пр. сидела уже настолько глубоко, что стала определять его действия. Я годами пытался ограждать его от астрологии, к сожалению, безуспешно. Фюрер и сам не догадывался, что сделал главного адвоката астрологической дури главой своей канцелярии. Теперь я буду должен сказать ему об этом, ведь Боулеру и его заместителю Хедериху вместо отлупа давались новые задания на книжном поприще – и они немедленно выступили за разрешение одного конфискованного нами астролог[ически] – психопатического изданьица.

Фюрер сам признался, что был как громом поражен при чтении письма Гесса. Ему сразу стало не по себе. Больше всего он опасался, что, хотя англичанам перелет Гесса поначалу ничего не дал, но они тайно сообщили японцам и итальянцам, что фюрер послал Гесса для переговоров о сепаратном мире. При стечении обстоятельств это могло бы развалить весь Тройственный пакт!