Политический порядок в меняющихся обществах

Отмечались не только общая редкость случаев политического и социального насилия, но и формы ортодоксального политического поведения, удивительно плохо согласующиеся с социальными условиями. Теоретически фавелы должны были стать серьезным источником поддержки коммунистов и других радикальных левых движений. И все же это случалось нечасто. Там, где окраины голосовали за оппозиционные партии, они часто предпочитали правых, а не левых. В 1963 г. в Перу, к примеру, в трущобах Лимы наибольшее количество голосов набрал генерал Одриа, самый консервативный из четырех кандидатов в президенты. В том же году в Каракасе Услар Пиетри, консервативный кандидат, получил большинство голосов жителей городской окраины. В Чили в 1964 г. трущобы Сантьяго и Вальпараисо проголосовали за умеренного Фрея, а не за радикала Альенде¹². Сходным образом события развивались в Сан-Паулу и других латиноамериканских городах.

Как можно объяснить этот видимый консерватизм и это смирение? Похоже, что здесь сказываются четыре фактора. Во-первых, мигранты из сельской местности в города продемонстрировали свою географическую мобильность и, в целом, они, несомненно, улучшили условия своей жизни за счет переезда. Сравнение нового, городского экономического статуса со своим положением в прошлом сообщает мигранту «чувство относительной вознагражденности. Это может иметь место, даже если он находится на самой низшей ступени городской стратификации»¹³. Во-вторых, сельский мигрант сохраняет сельские ценности и установки, включая прочно усвоенные образцы поведения, такие, как почтение к вышестоящим и политическая пассивность. Для городских трущоб характерны низкий уровень политической сознательности и политической информированности. Население трущоб не волнуют политические проблемы: менее одной пятой выборки из жителей трущоб Рио-де-Жанейро участвовали хотя бы в одном серьезном политическом споре за полгода. Жизнь в городе не избавляет от сельского сознания зависимости; соответственно, низкими остаются и уровни притязаний и ожиданий. Многочисленные исследования показали, что «городская и сельская беднота в Латинской Америке не ждет всерьез от своего правительства, что оно что-то сделает для того, чтобы облегчить их положение». В Панама-Сити 60 % студентов из рабочего класса убеждены, что «деятельность правительства не может сильно повлиять на их жизнь». Это безразличие к политике, отстраненность от нее и от возможности политических перемен образуют фундамент консерватизма бедных. И этому консерватизму не следует удивляться. В США тоже «люди из низших социальных слоев оказываются значительно более консервативными, чем люди более высокого статуса»¹⁴.

Третьим фактором, объясняющим слабость политического радикализма в среде жителей трущоб, является повседневная нужда в пище, работе и жилье, удовлетворить которую они могут, только действуя через существующую систему, а никак не против нее. Как и европейский иммигрант в американских городах XIX в., сельский мигрант в современном модернизирующемся городе становится объектом влияния скорее для политических машин и лидеров, распределяющих материальные блага, нежели для идеологов-революционеров, обещающих тысячелетнее царство справедливости. Жители трущоб, по словам Халперина, «реалисты в смысле стремления к повышению своего благосостояния, и в политике они склонны поддерживать человека, от которого можно ждать такого повышения, даже если это диктатор или политик с отвратительной репутацией»¹⁵. «Баррьяды» Лимы проголосовали за генерала Одриа, поскольку в рамках обширной программы общественных работ, которую он проводил во время своего предыдущего президентского срока, возросла занятость. Житель трущоб живет малым; он ценит выгоду, получаемую здесь и теперь. Тот, кто думает о еде, не склонен думать о революции.