Политическое животное

легко напевал женский сексапильный голосок под джазовую аранжировку.

Я смотрел в зеленые глаза и думал, может ли эта женщина быть моей. Я всегда чувствовал ее свободный дух и боялся заявлять ей любые права, чтоб не испугать, не оттолкнуть ее. В общении каждое слово я подбирал так, чтобы не казалось, будто я хочу ее присвоить. Я старался поменьше говорить «моя», не спрашивать, где она и что делает, хотя жутко хотел все это знать. Я не хотел обременять ее грузом какой-никакой, но ответственности, не хотел омрачать легкость наших отношений сложными мыслями, не собирался к чему-либо обязывать или заставлять что-то решать. Я видел, что ей весело, и был готов получать ее время, внимание и ласку, не ожидая ничего большего. Я не мог просить ее ни о чем. Конечно, это было сложно, временами мне казалось, она очень переживает из-за того же – а я не хотел усложнять все каким-то объяснениями да и попросту боялся проверить свои догадки. Мне просто хотелось всегда видеть ее, всегда смеяться вместе и заниматься чем угодно, главное, вдвоем. Я видел, как она расстраивается из-за того же, что я, как она старается удивить, обрадовать меня или просто получает удовольствие от наших разговоров, и мне хотелось верить в начало чего-то большего, чем приятная болтовня и яркий секс. Иногда я говорил про себя то, что хотел бы сказать ей вслух. Сказать – и увидеть ее глаза, увидеть, что они ответят мне. Вот она обняла, поцеловала, а я говорю мысленно, опасаясь, чтоб не вырвались наружу эти слова, потому что тогда, боялся, все испорчу, испугаю ее чем-то слишком тяжелым и ей, матери и чужой жене, вовсе ненужным…

Произнеси эти слова, которые мне ничего не скажут,

Произнеси эти слова, которые скажут мне все, —

ворковал женский голосок…

Несмотря на то что мы были пьяны и влюблены, мы крепко поспорили из-за того, что увидели на площади. Люди в палатках под снегом произвели на нее неизгладимое впечатление. Она считала, что их просто сталкивают лбами те, кто делит власть, я же доказывал, что в этой игре кое-кто слишком увлекся, и наци, если почувствуют свободу, натворят немалых бед, и слышал в ответ, что вопрос о языке и наци раздувается на пустом месте, а дело просто в чиновниках-взяточниках.

– Ты ведь и сам занимался этой пропагандой, ну кому, как не тебе, знать, кто и зачем делит власть? После того, как… – она не договорила, подразумевая мою не слишком удачную политическую карьеру.

И я соглашался, а она жалела тех, кто мерз и голодал.

В парадном было темно, мы перепутали этаж, и я ковырял ключом замок чужой двери, она смеялась и ругала за то, что я так долго вожусь. Потом мы спустились ниже, она демонстративно села на пол, но я сразу открыл дверь и подал ей руку. Она поднялась и забралась на меня, подогнув ноги.

В один из таких дней она позвонила мне и попросила забрать со столичной площади: вместо очередных танцев она с другими танцорами организовала сбор средств среди зрителей конкурса, а на вырученные деньги накупила тушенки, носков, фруктов и витаминов в таблетках для протестующих. Пакеты они привезли в лагерь и передали руководству, с которым тут же сфотографировались.

Встретиться мы договорились чуть в стороне от лагеря, чтоб я не попадался на глаза ее приятелям. Она была воодушевлена.

– Представляешь, там есть и программисты, и бизнесмены, и крупные начальники – целыми компаниями даже вышли сюда! Все люди им помогают, это невероятно! – Она была очень впечатлена тем чувством единения, что всегда возникает у единомышленников в борьбе за свои идеи: эти ощущения я прекрасно помнил по забастовке дальнобойщиков.

Всю дорогу до дома она рассказывала о типажах, которые увидела, об историях людей: кого-то сюда привело отчаянное положение, а кто-то, кто никогда и не знал нужды, просто вышел за справедливость и объединение с «лучшими странами».

Каким-то удивительным образом она не заметила там ни нацистской символики, ни агрессивных лозунгов, ни оружия – а оно было, даже огнестрельное.

– Да нет, там все светлые, хорошие такие ребята. Жаль только, что мерзнут так, не могу спокойно смотреть на это. – В ее глазах появлялись слезы, а я сразу закрывал тему, чтоб не портить наше маленькое чудо длиной всего в одну неделю…

…Из столицы мы уезжали в подавленном состоянии: она невидящим взглядом смотрела куда-то за стекло автобуса, а я, хоть и держал ее за руку, впервые чувствовал, что она где-то далеко. Вместо глупого фильма в салоне работал один из недавно возникших телеканалов, который круглосуточно показывал протесты. Демонстранты уже перешли к открытым столкновениям: в столицу стягивали подкрепления полиции и войска из других областей, город стоял в пробках, а мы пятый час не могли из него выехать, увязая в снегу и объездных маршрутах.