Политическое животное

Вот так, постоянно спотыкаясь, не понимая, куда и как долго я иду, я продолжал двигаться дальше, как вдруг услышал далекий гул – свет фар, шуршание шин по дороге. Метрах в ста впереди от меня проехал грузовик, я инстинктивно присел, хотя едва ли они могли меня заметить. Неровный свет фар вырывал из темноты небольшую посадку – именно она и была ориентиром: как мне объяснили, небольшой лесок у развилки здесь был только один.

Подходя к дороге, я смотрел в обе стороны, чтоб не попасть в свет фар очередной машины, но трасса оставалась пустой – я перебежал ее и начал продираться через кустарник посадки, поскользнулся и съехал вниз по заиндевевшим кустам.

Лежа на рюкзаке, я замер и прислушался: морозный воздух оставался неподвижным, а с дороги вновь послышался гул автомобиля. Я достал телефон, включил и набрал номер. Шли долгие гудки, никто не брал трубку. Я резко опустил руку и закинул голову на рюкзак. Через пустые ветки я видел несколько мутных звезд. «Завтра будет плохая погода», – подумалось мне, как телефон запищал невероятно громким вызовом. Я сразу ответил.

– Сяре бунэ, чинэсунэ? – сказал незнакомый голос.

– М-м… Здравствуйте, мне сказали позвонить, я жду у двух дорог… – Незнакомая речь сбила меня с толку.

– А-а-а, привет, я недалеко, выезжаю. Буду ехать медленно, поморгаю фарами и стану на аварийке, поймешь, что это я.

– Хорошо, я в посадке, – ответил я, и собеседник положил трубку.

Я вновь откинулся на рюкзак и почувствовал, что уже совсем замерз – я не чувствовал холода, пока шел через поле, но теперь промерзшая земля отбирала у меня последнее тепло.

Вчерашняя попойка, бессонные ночи и голодный день – аппетита совсем не было – оставили немного сил, но во мне играл какой-то лихой азарт. Лежа в ночном замерзшем лесочке, я думал: «Вот она, еще одна минута на свободе».

Я услышал шум мотора, освободился от рюкзака и, пригибаясь, начал продираться сквозь кустарник. Ко мне на небольшой скорости приближалась машина, фары моргнули дважды, и я скатился за вещами. Когда я поднялся обратно на дорогу, машина успела проехать метров триста – где-то вдалеке мерцали ее аварийки, зазвонил телефон.

– Вижу, бегу! – сказал я в трубку, и звонок прервался.

Я вновь спотыкался в темноте, но все равно старался добежать как можно скорее – воображение рисовало полицейские и военные машины, вырывающие меня из темноты светом своих фар.

Я подбежал к пассажирской двери небольшого минивэна, открыл ее и сразу запрыгнул в салон. Казалось, этой ночью уже ничто не сможет удивить меня, но я оторопел: за рулем сидел мужчина лет пятидесяти пяти в плюшевом халате осиной расцветки. Невероятная копна седых волос и такие же пышные седые усы придавали ему слегка нелепый, но в то же время устрашающий вид.

– Добро пожаловать в Банановую республику! – торжественно сказал он, улыбнулся двумя рядами золотых зубов и протянул мне ладонь с огромными перстнями на пальцах.

Размеренная сельская жизнь шла мне на пользу: каждое утро я пил парное молоко, помогал поправлять теплицы, кормить кур и узнавал тонкости зимнего выпаса коров. Я научился делать сыр и брынзу, а после рабочего дня, закусив жареным беконом с кислым вином, я проваливался в крепкий и беззаботный сон.

Будула – а именно так звали хозяина дома – не задавал никаких вопросов, до тех пор, пока однажды вечером при тусклом свете лампы я не рассказал ему причины, по которым мне пришлось бежать из города.

– Знаешь, у нас ведь было так же. Почему мы «Банановая республика»? – будто спрашивая себя, говорил Будула и высыпал с полпачки черного чая в наполненную кипятком литровую кружку.

– Потому, что мы так же, как и вы, не захотели плясать под дудку центра. «Язык, нация» – все это уже было здесь, только нам пришлось воевать. Воевать, – он поднял вверх указательный палец и накрыл кружку тарелкой, – почти тридцать лет назад было, и то же у вас будет.

Я спорил с ним, говоря, что война – это слишком, все обойдется несколькими арестами и вскоре уляжется – именно так я и думал, рассчитывая вернуться в течение максимум нескольких месяцев. Будула не спорил и передавал мне кружку, я делал большой глоток обжигающего и терпкого пойла, от которого подташнивало – без этого напитка он был не в состоянии подняться с постели утром. Сказывались годы, проведенные в заключении за контрабанду спиртным и ворованными автомобилями.