Читаем Политическое животное полностью

Журналисты занялись своей работой, шеф болтал с окружением мэра и губернатора, поэтому я спокойно встал в сторонке, подальше ото всех, кто мог пристать ко мне с каким-то разговором. Я достал телефон, он приветливо мигал сообщением: «Как твой памятник, дорогой? Должна была прийти на открытие и написать о нем гадости, но у меня ужасное похмелье». – «Поцелую – и пройдет. А как ваш командир, доехал до своей встречи?» – ответил я и поднял глаза на солнечные блики, добравшиеся до крыш пятых этажей. Тем временем приехал мэр, собрались зрители, и ведущий начал церемонию. Понимая, что могу понадобиться там, я аккуратно протиснулся через толпу и контур охраны. Теперь я видел памятник с обратной стороны, а зрители внимательно слушали ведущего, с любопытством поглядывая на компанию, что собралась за сценой – сын писателя, шеф, мэр и известный городской исполнитель шансона. Телефон дернул сообщением: «Не хами и поправь пиджак, морщится с правой стороны». Я поднял голову в камеру прямой трансляции, улыбнулся и, глядя в нее, демонстративно разгладил одежду и повел плечами. «Вот так, молодец», – секунд через десять написала она.

Выступления шли быстро, и приблизился самый ответственный момент. С одной стороны от покрывала встал шеф, с другой – сын писателя. Они взяли в руки белые шнуры, на концах которых были кисти, и замерли, ожидая условленной музыки. Организатор действа заметно нервничал, ведь укрепить покрывало так, чтоб оно не зацепилось и волной стекло с памятника, было столь же трудным делом, как, например, укладка парашюта. Грянул торжественный марш, шеф и сын писателя потянули за шнуры, и белая волна открыла бронзовое изваяние. Я шумно выдохнул – так же, думаю, сделал и весь наш орготдел.

Я высматривал журналистов вражеской стороны. Открытие памятника должно было затмить собой визит лидера наци – выбор дня для открытия в немалой мере был обусловлен именно этим обстоятельством. Раздались аплодисменты, вспышки фотоаппаратов выхватывали удачные и не слишком моменты, сын писателя плакал, камера в прямом эфире передавала накал чувств телезрителям. Шеф и родственник писателя развернулись и направились в нашу сторону, ведущий уже завершал церемонию. Волнение толпы сообщалось нам, стоящим поодаль, и я почувствовал какое-то напряжение. Люди, увидев, что формальная часть окончена, а кругового оцепления нет, ринулись вперед, стремясь пообщаться с теми, кого они видели только на телеэкранах. Вмиг все превратилось в хаос и толкотню. Отходить было некуда – и охранники мэра и шефа старались оградить их от людского потока. Место было открытое, и сделать это не удавалось – люди напирали со всех сторон, наперебой что-то спрашивая, протягивая блокноты для автографов, повисая на руках и в чем-то убеждая. Приятная, на первый взгляд, женщина решительно оттолкнула меня плечом и добавила руками. Я будто вышел из какого-то оцепенения, приподнял ее и поставил туда, откуда она пришла.

– Руки, убери руки! – завизжала она противным голосом.

– Назад, нет прохода! – Я выставил ладони, тесня людей, на которых это мало действовало. Со всех сторон я видел, как то же самое делают охранники. Все мило улыбались, но бесцеремонно сдавливали нас в кольцо. Один крепкий парень постарался нырнуть мне под руку.

– Неясно?! Нет прохода! – заорал я ему почти в ухо.

– Это вы мне не говорите, – вежливо сказал он, и под мышкой я увидел у него сумку для оружия.

– Вы из охраны мэра? Давайте здесь линию подержим, – сказал я, и он прикрыл кусок, остававшийся свободным. Мы сузили кольцо и понемногу начали выходить из разбушевавшейся толпы.

– Какая перестрелка? – не своим голосом гаркнул шеф. – Ранен?

Я изо всех сил вытягивал голову, стараясь понять, о чем речь. Мы прорвались через толпу, шеф, так и не выпустив телефона, сел в машину, и кортеж стремительно умчался.

Выйдя из толпы, я достал телефон. «А ты, оказывается, подстрелил бородатого», – прочитал я сообщение от журналистки. И еще одно, от рыжей: «Ублюдок».


Его действительно могли подстрелить. Но только если в этом была какая-то необходимость. Значит, он либо напал с оружием, либо… подстава! Телефон у шефа был постоянно занят, у журналистки тоже. Раздался звонок моего сотрудника-советника-экс-редактора. Голос его был непривычно серьезен.

– Привет.

– Здоров, – буркнул я.

– На встрече лидера националистов был ранен наш любимый бородач. Его увезли в реанимацию. При нем найдена фотография. На ней девушка, и угадай кто? – с восходящей интонацией спросил он.

– Кто? – Я ничего не понимал.

– Ты, мой дорогой, ты!

– Я у него на фотографии?

– Не у него, а у нее! И эта картинка уже лежит на сайте их информагентства, с красивым потеком крови и заголовком о мотиве ревности!

– Какой ревности? – Все это не укладывалось в моей голове.

– Не догоняешь? Пишут, что ты подстрелил его из-за того, что он отбил у тебя бабу, рыжая такая, симпатичная, с зелеными глазами…

У меня в голове постепенно вырисовывалась вся картина. Запищала вторая линия – незнакомый номер.

– А вот, наверное, звонят за комментарием, – невесело сказал я.

Перейти на страницу:

Все книги серии Книжная полка Вадима Левенталя

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза