Читаем Политическое животное полностью

– Я приготовлю. – Она резко сорвала с крючка полотенце, протянула мне и улыбнулась. – Только не смей никому давать комментарий, пока я на кухне, это мой материал! – Она развернулась и вышла из ванной. Я набрал политтехнолога, он будто ждал звонка и ответил сразу.

– Ну наконец-то! – задорно произнес он. – Ты уже вжился в роль диссидента, небось скрываешься в постели у какой-нибудь красотки?

– Ну примерно так. – Я засмеялся.

– Послушай, во-первых, отчего-то с той стороны поубавилось желания раскачивать конфликт, во-вторых, шеф решил все с полицией. Сначала он взбесился, что ты пропал, но потом подумал и остыл.

– Да что ж такое, мои выходные, похоже, быстро закончились. – Я и в самом деле расстроился, несмотря на облегчение от легкого завершения этой истории.

– Закончились, завтра на работу, никто не приедет тебя арестовывать!

– Ну вот, не мог ты подождать пару дней!

– Давай-давай, завтра совещание в выборном штабе!

– До завтра. – И я с каким-то осознанием своего права на это отключил телефон, на котором был уже не один пропущенный звонок. Я обмотал талию полотенцем и вышел на кухню.

– Ну что, надеюсь, ты не давал никому комментариев. – Она испытующе посмотрела на меня, помахивая лопаткой, которой мешала картошку на сковороде.

– А ты меня накажешь что ли? – Я выразительно глянул на кухонный инструмент.

– Да, ты не забудешь этого. Ну что, давай запишем тебя для материала?

– Ты сначала позвони, спроси, интересно ли это твоему редактору – я узнал кое-что новое.

– Что случилось? – Она напряглась.

– Все договорились, благодаря тому, что я попросил тебя передать редактору. Скорее всего, вы оставите эту тему, позвони ему.

Она положила лопатку на стол и вышла в гостиную. Я сел на табурет у стола и слушал, как шипит масло на сковороде. Я не вникал в ее слова, но было понятно по интонациям – она что-то настойчиво выясняет. Она продолжала говорить, я поднялся, взял деревянную лопатку и помешал картошку. Мне было очень хорошо и уютно вот так на кухне, с картошкой, когда я знал, что в другой комнате она и сейчас она вернется.

Она застала меня за вторым подходом к сковороде, на этот раз я жевал, проверяя готовность.

– Да, ты прав. Наше издание будет незаметно съезжать с темы, и твой комментарий уже не нужен… – Она была расстроена.

– Вот и хорошо. – Мне хотелось покоя.

– Но погоди, у нас ведь есть запись! Ты ходил к этой, ты договорился? – Последнее она сказала очень неприязненно.

– Договорился. – Я невесело усмехнулся.

– Тогда давай так – публикуем запись, где сможем, чтоб дожать его!

Я удивленно поднял голову.

– А зачем это? Точнее – зачем тебе это?

– Ну, во-первых, это политика, ты должен понимать, что нужно наступать. А мне – просто интересно, что из этого выйдет. – Она хотела этой игры, и это выглядело жестоко.

– Знаешь, мне хочется сейчас просто забыть эту историю.

– Мне кажется, ты неправильно поступаешь. Впрочем, тебе решать… Я считаю, нужно нанести удар.

– Давай нанесем удар по картошке и… что там еще в кастрюле? – Я поднял крышку и задумчиво посмотрел на тушеное мясо.

Мы оставили эту тему и больше к ней не возвращались. Низкий абажур на маленькой кухне делал наш разговор еще приятнее, посторонние мысли ушли. Мы еще целовались и скоро пошли спать. Я обнимал ее и думал, что же меня сегодня навсегда оттолкнуло от рыжей – если я оказался слаб и поддался знакомой страсти, она в это время действовала решительно и даже бесчувственно, пускай и следовала самому глубинному инстинкту, и в этом я почувствовал обман. Журналистка повернулась ко мне и поцеловала в уголок губ, я положил ей ладонь на затылок и крепко, но нежно прижал к груди. Она, поерзав, устроилась удобнее. Я лежал с открытыми глазами…


Перейти на страницу:

Все книги серии Книжная полка Вадима Левенталя

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза