Политическое животное

– Вот что я думаю. – Я решил наконец поделиться мыслями, которые уже давно крутились в голове. – Так или иначе каждый из нас к чему-то пришел. Кто-то решает с валютой, – Бегемот довольно похлопал себя по поясной сумке, – кто-то торгует контрабандой, – все засмеялись, – где-то у нас фактически легальный бизнес. Поэтому на какое-то время оставим новые дела, а этому скажем, что покончили с организованной преступностью. – Кто-то молчал, кто-то печально улыбнулся, несколько человек, которые обычно служили просто силовой поддержкой, а потом просаживали деньги, недовольно забубнили, выражая возмущение. – Каждый ведь сможет продолжить делать что-то в одиночку, и все это вовсе не значит, что мы должны перестать общаться, например. Какие-то отдельные вопросы, сделки будем решать по ходу дела, а от спланированных общих дел откажемся на какое-то время. – Тут я заметил, как приуныл и племянник – для него вся наша компания и жизнь значили нечто большее, чем просто источник дохода. – Чтоб быть честным, скажу, что задумано еще одно дело, но со мной туда пойдут только несколько человек, остальные – без обид!

– Но почему мы должны все прекратить, когда мы на подъеме? – возмущенно спросил один из самых отъявленных головорезов.

– Потому, что сейчас мы должны посмотреть, насколько серьезно настроены эти люди, да и вообще попробуем разузнать, кто они. Может оказаться, что мы повлияем на них через кого-то из своих.

Все молчали.

– В любом случае все ведь знают, что в нашей компании все готовы помочь друг другу в любой ситуации…

Еще несколько часов мы сидели, просто болтали, тянули пиво, а потом на пьяную голову затеяли спарринги – на следующий день об этих развлечениях напоминали ушибы, рассечения и сорванные спины, но все равно мы дурачились вновь и вновь.

– А что за дело-то? – спросил племянник, переводя дыхание после борцовской схватки.

– Это продюсер звезды той, крутая задумка, расскажу, скоро уже…

Высокая температура держалась у нее уже третий день. Врачи говорили об инфекции и опасности для жизни матери в случае родов – при шестимесячном сроке я и думать не хотел о том, чтобы убить ребенка. Я включил все возможные связи, знакомства и деньги, переговорил с уймой специалистов. Некоторые из них давали хорошие прогнозы и были готовы взяться за операцию, однако главврач роддома и слышать не хотела о таком развитии событий. Перевозить жену в этом состоянии в другую клинику (а для этого надо было суметь ее выписать!) было невозможно даже на машине реанимации, ко всему, это мне казалось неразумным – и я все же пытался договориться о допуске стороннего специалиста. Тем не менее роддом проводил свою политику. Ее бабушке я ни о чем не говорил.

На третий день после постановки диагноза она чувствовала сильную слабость, врачи торопили с решением, а я ума не мог приложить, что следует делать. Я был на встрече с помощником вице-мэра, когда раздался ее звонок – это было экстренным сигналом, она всегда только писала сообщения. Увидев ее номер, я схватил трубку.

– Они меня заставили подписать бумагу, какая-то операция…

Не извиняясь, я подпрыгнул с места и сорвался в роддом. Как и всегда теперь, я был на машине, мотоцикл стоял в паркинге нового дома, потому дорога показалась мне невероятно длинной.

Я пронесся мимо старушки-сестры в ее палату. Теперь она не была похожа на студентку – осунувшееся лицо, русые волосы разметались по подушке, глаза красные, следы слез – первый раз я видел, как она плачет. Одеяло подоткнуто, на столе минеральная вода, нетронутый йогурт, который я привез несколько часов назад.

– Они сказали, надо подписать, – негромко сказала она, когда я присел перед ней, – что я несу ответственность за неудачный исход операции.

– Какой?! – сначала крикнул я, но, понизив голос, спросил: – Какой операции?

– Они будут делать преждевременные роды, чтоб… чтоб меня спасти, говорят, а ребенка уже нельзя…

Понимая наши настроения, в палату зашел дежурный.

– Где главврач? – негромко спросил я.

– Давайте выйдем, давайте поговорим в ординаторской, – стараясь улыбаться и держаться непринужденно, сказал врач лет тридцать пяти.

– Давайте, – зло согласился я.

Мы прошли по темному коридору и вошли в небольшой кабинет. Здесь, уже, видимо, готовые к моему появлению, ждали еще две женщины – врач и акушерка, – главврача не было.

– Мы хотели…

– Что за бумаги вы заставили ее подписать? – уже не особо смущаясь, спросил я.

– Дело в том, что сейчас здоровью вашей жены угрожает реальная опасность, – начал врач, – и принято решение о начале преждевременных родов, для того чтобы спасти ее жизнь.

– Кем принято? – Мой тон становился все резче, и я не собирался контролировать себя.

– Нашим консилиумом. Проблема разъяснена вашей жене, от нее получена подпись в том…

– Какой жене? Вы видели ее состояние? Вы просто заставили ее! Она сейчас не может отвечать за себя! Покажите мне бумагу! – потребовал я.

Врач подошел к столу и зашуршал бумагами в ящике. Вынув оттуда карточку жены, он передал ее мне.

– Вот, на этом развороте. – Он указал пальцем на бумагу.