Политическое животное

Несмотря на эти поздние беседы, встал я бодро, написал жене сообщение и договорился о встрече с врачом. Я быстро выпил кофе, съел немного печенья и, схватив шлем, выскочил из квартиры. Лифт спустил меня в подземный гараж, за углом стоял мотоцикл. Вторую неделю я ездил на машине и все не успевал даже завести его. Теперь же, отдавшись эхом в гулком паркинге, мотор взревел и понес меня мимо шлагбаумов, не служащих ему препятствием. Я бездумно откручивал газ, не думая ни о чем, кроме дороги и резких поворотов.

Спустя семь минут я входил в роддом. Поинтересовавшись, где она, я прошел к палате, перед которой шел нескончаемый трафик каталок – увозили готовых к операциям и привозили прооперированных. Моя жена должна была возвращаться в эту палату одна – ребенку было приготовлено место в реанимационном боксе.

– Привет, моя дорогая. – Я поцеловал ее в щеку. Видно было, что она хорошо отдохнула и еще не совсем проснулась. – Ты как?

– Есть хочу, – сказала она и заплакала. Я положил руку под одеяло и погладил ее живот.

– Все будет хорошо. Я сейчас поговорю с доктором.

Я позвонил, помощник ответил, что идет подготовка к операции, врач не может сейчас говорить.

– Я вчера разговаривал с ним, он уверил, что все будет хорошо, мы вчера два часа обсуждали анализы и детали операции, потом еще отдельно с анестезиологом. – В самом деле, все было именно так.

Минут тридцать мы проговорили, и я совсем ее успокоил перед тем, как за ней пришли медсестры. Мы поцеловались, и ее увезли.

Я вышел на улицу, уселся на мотоцикл и понял, что голоден – рядом было кафе, и я отправился позавтракать. Тут же начались звонки: все разговоры шли по поводу завтрашнего приезда производителей уличного освещения, они должны были подписать контракты и везли обналиченные вознаграждения.

Операция шла семь часов. Ребенка сразу же увезли в реанимационное отделение, я стоял у каталки и старался разбудить жену. После наркоза нельзя было пить, но она в бессознательном состоянии перебирала губами и еле слышно просила воды. Иногда она резко поворачивалась, тогда одеяло распахивалось, и я видел страшные разрезы, нитки, бинты. Никогда меня не пугали такие вещи, но, видя именно ее в таком состоянии, я впадал в оцепенение. Я старался удержать ее и вернуть на место руку, куда пластырем была приклеена иголка капельницы.

Наконец, мне удалось ее разбудить. Оказалось, она сквозь сон помнит все, даже ощущение чужих рук внутри. Нельзя было есть, нельзя было пить. Несколько часов следовало бодрствовать, потом вновь спать. Пришла акушерка, бодрым тоном спросила:

– Ну как наша мама?

Жена слабо улыбнулась, я негромко спросил:

– А ребенок как?

– Все под контролем, стабильно, он в реанимационном боксе, – серьезно сказала она.

Только сейчас я начал осознавать, что у меня будет дочка. Все это время я по большей части думал об угрозе для жизни жены, и, хоть ни я, ни она не могли решиться из-за этой опасности убить ребенка, я все же не вполне понимал, что теперь нас будет трое.

Несколько часов я провел с ней, потом пришел врач, он улыбался, разглаживал усы и настаивал, что все будет хорошо.

Выяснилось, что в ближайшие два-три дня ребенка увидеть я не смогу, поскольку в отделении сохраняется строгая стерильность, и, если все будет хорошо, девочку вскоре переведут в другое отделение. Мы поговорили еще немного, но ей был нужен отдых, и я оставил ее спать. По дороге домой я пообедал в одном из ее любимых заведений – наелся острой и пряной пищи. Мне не хотелось этой еды, но отчего-то я поехал именно туда. Уже дома я добавил немного алкоголя и вновь принимал телефонные звонки. Сегодня я оставил у нее йогурт и кефир, этого хватит на весь завтрашний день, ничего другого ей нельзя, поэтому утром я планировал только звонить ей и сразу встречать гостей из столицы. Дальше мы отвезем деньги в мэрию, а уже оттуда я собирался в роддом. Бегемот и племянник подтвердили, что готовы: мы должны были встретиться на загородной трассе и проводить машину гостей до все того же офиса товарища-юриста.

Все остававшееся до сна время я проговорил со своей любимой собеседницей. Она спрашивала, как прошла операция, какой у меня распорядок дня, вздыхала, что я мало отдыхаю, советовала, как мне заботиться о себе и сохранять работоспособность. Я рассматривал фотографии, ее фигуру, глаза и понимал, что после первой же встречи неминуемо захочу получить ее. Моя нежность к студентке, к дочке, которую я мечтал увидеть, не мешала страстному влечению к этой потрясающей женщине; я сидел посреди кое-как обставленной, еще необжитой квартиры, говорил с ней и пил из бутылки…