Политическое животное

Теперь, когда у меня появилась большая свобода передвижения, пускай это и были пока лишь поздние вечера, я думал только о том, что скоро мы с ней сможем куда-нибудь поехать, только бы она смогла найти, найти эту возможность! Неделя, да хотя бы несколько дней рядом, не расставаясь – ни о чем большем я не мог и мечтать! Даже обсуждение такой поездки уже пьянило меня.

Я быстро пришел в себя после тренировки, позавтракал во второй раз и позвонил ей. «Делом в центре» оказался поход в парикмахерскую.

– Я скоро буду в музее, успеешь? – игриво-деловито осведомилась она.

Заканчивался последний месяц аренды новой квартиры, и скоро я должен был решить, перебираться ли обратно в свою дыру или оставаться в ненужном мне одному просторном и оттого еще более пустом жилье. Я оделся, глядя на море, и подумал, что отсюда десять минут до музея, съел кусок пирога и поспешил на свидание.

Старый район города выглядел немного потрепанным после вчерашнего дождя – листья на тротуарах, лужи, но воздух был свеж, а невысокие дома словно вымыты чьими-то заботливыми руками.

Она все же приехала раньше. Ее машина, которая так помогла нашему знакомству, стояла почти у входа в музей – прошло больше полугода с той аварии. Я деликатно постучал в окно пассажирской двери, стараясь не встревожить ее, и все же она вздрогнула.

– Напугал меня! – протянула она, отвлекаясь от телефона.

– Ле-ето наступи-ило, и жить стало ле-е-е-егче, рыба плещет в пруду-у-у-у, и хло-о-опок высо-о-о-о-ок! – пропел я дурацким голосом, а она, как и всегда, терпеливо не обратила внимания на эти глупости. Разве только изобразила крайнюю степень удивления, скосив глаза. Я плюхнулся на сиденье и сделал громче мелодию, которой подпевал.

– Мы идем в музей вообще? Идем или нет, а? – наигранно недовольным тоном заголосила она.

– Сейчас поцелуемся немного и, не медля ни секунды, пойдем!

Я привлек ее, вдохнул запах и поцеловал в шею.

– Ну что ты делаешь… – прошептала она.

– Привет! – Я немного отодвинулся и заглянул в ее глаза.

– Привет. – Она опустила взгляд.

Несколько часов мы ходили по залам, рассматривали картины, но больше злили бабушек-смотрительниц своими объятьями и поцелуями. Одна и вовсе порекомендовала нам срочно удалиться, правда, в куда менее сдержанных выражениях.

Он снял пиджак и остался в жилетке – давал понять, что беседа будет неформальной, – и присел за стол.

– Ну и чем ты сейчас занимаешься?

– Да все по мелочи как-то… Сценарии, озвучка, веду тренировки по аэробике. – Я говорил с заметным собеседнику сарказмом. – Но мне нравится.

– Ну а разве не хочется какого-то движения, действия?

Он был на пять лет моложе меня, и его политическая карьера складывалась куда успешней – еще на позапрошлых выборах в местные советы он оказался серьезным противником моей команде, тогда еще не сложившейся политической силе. На минувших, в парламент, он участвовал в кампании лидера наци, заработал и там баллов в личную копилку. Теперь он был очень уверен в себе, аккуратно причесан, а его костюм-тройка был сшит точно по фигуре.

Предложение о работе в штабе поступило именно от него, но после телефонного звонка он предложил поговорить подробнее за ужином в ресторане – до выборов оставалось меньше полутора лет, и один из крупных городских финансистов поручил ему создать новую политическую команду.

– Ты же понимаешь, что восемьдесят процентов попали в парламент, пользуясь страшилками о наци, правда?

– Согласен, сам выдумывал такие, – кивнул я.

– Ну и к чему пришли? Твой шеф получил место, сразу забыл о партии, остальные парламентарии просто отбирают чужой бизнес, а вся их политика – это какая-то виртуальная борьба с наци. Теперь уже немного осталось избирателей, готовых поверить в этот бред.

Он был прав на все сто: получив заветное место в Верховном совете, шеф сразу забыл свои амбициозные политические планы. Почти год он пытался вложиться в масштабные бизнес-проекты, но по столичным меркам он не был солидным игроком, и всерьез его не воспринимали. Команда выборного штаба и журналистов поредела, лучшие скоро ушли, а со своей привычкой брать все нахрапом шеф стремительно нажил могущественных врагов, которые отстранили его от принятия решений в депутатской фракции. Тогда он устроил акцию против столичных властей: палатки, шествия, сбор подписей, борьба за какие-то призрачные права человека. Было очевидно, что после года молчания вспомнить о проблемах граждан его заставили лишь личные неприятности – подписи передали кому-то куда-то. Для чего все это случилось, никто не понял, и вскоре эксперты называли его не иначе как «политическим трупом».