Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность

И все же добавление трех коммунистических режимов к исследованию «этнических чисток» не кажется обоснованным. Что ни говори, а сталинский, маоистский и полпотовский террор — это не этнические чистки. Это чистки классовые.

Читатель, дошедший до соответствующих глав книги Манна, вряд ли избавится от впечатления размытости объекта исследования. Пожалуй, у автора был шанс добиться хотя бы относительной четкости аналитических рамок: обращаясь к истории большевистского, маоистского и полпотовского режимов, Манн мог сфокусироваться на этнической составляющей творимых ими преступлений. Например, на депортациях этнических меньшинств в сталинском Советском Союзе, на жестоком подавлении сопротивления тибетцев в маоистском Китае, унесшем почти десятую часть населения Тибета, и т. д. Однако Манн не захотел ограничиться собственно «этническими чистками» — помимо этого феномена, его взор прикован к советскому Большому террору и к китайским «большому скачку» и «культурной революции». Короче говоря, Манн обращается к масштабным «классицидам» в контексте, подразумевающем фокусировку на «этноциде». При этом он предлагает схему, объясняющую происхождение и динамику феномена этнических чисток «как таковых» независимо от того, где и когда они случились. Для того чтобы кровавое насилие на этнической почве произошло, необходимы следующие факторы. Во-первых, наличие двух этнических групп (иногда, как в случае с Боснией, — трех), оспаривающих суверенитет на определенной территории; во-вторых, сопротивление более слабой стороны и иллюзия более сильной стороны относительно возможности успешно подавить это сопротивление; в-третьих, распад государства и радикализация правящих групп, опасающихся утраты власти; в-четвертых, наличие внешнего игрока, потенциально или фактически поддерживающего более слабую сторону (Россия для армян в Турции, Сербия для сербов в Хорватии и Боснии, Бурунди для тутси в Руанде). Важным фактором сползания в кровавую этническую бойню является также нестабильная внешнеполитическая ситуация. Кризис государства вкупе с наличием по соседству держав, способных использовать внутриполитическую нестабильность в своих целях, — вот принципиальные условия эскалации насилия[170].

Правда, эмпирический материал, с которым работает Манн, столь богат, что не умещается в схему, требуя от автора постоянных уточнений и оговорок. Чего стоит хотя бы случай холокоста: здесь нет ни двух групп, оспаривающих суверенитет, ни ситуации распада государства (напротив, мощная государственная машина выступает организатором геноцида). Сплошным набором исключений из изложенных тезисов оказываются Индия и Индонезия — н еслучайно автор называет их «нетипичными случаями».

ЭЛИТЫ VS. МАССЫ

Когда в начале 1990‐х годов разразилась война в Югославии, реакцией западной прессы (а также в определенной мере аналитики) были рассуждения о «неизжитом варварстве» и «атавистических инстинктах». Манн категорически отвергает подобный подход. Попытка увязать этническое насилие со степенью «цивилизованности» ведет к стигматизации целых народов как недостаточно цивилизованных. Сегодняшние разговоры о примитивных народах есть не что иное, как отзвук популярных в XIX столетии мыслей о «неисторических народах» (вспомним, кстати, с какой охотой это выражение употреблял не только Гегель, но и Энгельс). Народы вообще не делятся на «цивилизованные» (и потому застрахованные от жестокостей гражданских войн) и «нецивилизованные» — от соскальзывания в пучину кровавого насилия не застрахован никто[171].