Отдав приказ на первый расстрел, майор Трапп впал в нерешительность и неожиданно разрешил отказаться от экзекуции тем, кто не хочет убивать. Из строя вышли только 12 человек. Они были переведены в другую часть и не получили никакого взыскания. Расстрелы множились, множились и сомнения.
Перед каждой акцией исчезало 10–20 % личного состава, кто-то официально, а кто-то и самовольно. Кто-то прятался за спины своих, кто-то стрелял мимо. Некоторые оправдывались, ссылаясь на этику, другие признавались в своих симпатиях к социализму, третьи говорили, что не хотят связывать свою карьеру с полицией, но большинство объясняли свое поведение физическим отвращением к убийству, слабостью, разболтанными нервами. Но немногие подали рапорты о переводе.
Многие ни морально, ни физически не могли свыкнуться со своей страшной работой. Когда психологический кокон, созданный идеологией, дисциплиной, товариществом, карьерой, все же лопался, помогал алкоголь. Он притуплял чувства и погружал в забытье.
В приведенных цитатах речь идет о нацистском Третьем рейхе. Моральный выбор существовал даже в условиях тотальной идеологической индоктринации.
Итак, геноцид осуществляет меньшинство. Поведение большинства позволяет охарактеризовать одно емкое слово: конформизм. Из опасений за карьеру, а иногда и за жизнь львиная доля тех, кого называют обывателями, в любой стране и в любое время предпочитают отсидеться в стороне. Иногда они сочувствуют жертвам и даже им помогают, но, коль скоро такая помощь начинает грозить выживанию, снова начинают вести себя «как все». Впрочем, всегда существует и еще одно меньшинство. Это люди, которые не поддаются националистическому угару и находят в себе силы на моральный поступок. Это те, кто помогает объектам чисток, рискуя собственной жизнью.
Второй вопрос морального — вернее, морально-психологического — свойства, который не может не задать себе исследователь кровавого этнического насилия, связан с «психотипом» исполнителей. Кем были люди, которые непосредственно участвовали в массовых убийствах (в расстрельных командах, в клиниках, проводивших эвтаназию, в концлагерях, где узников отправляли в газовые камеры, в бандформированиях, вырезавших целые деревни)? Для ответа на этот вопрос в распоряжении автора был довольно большой материал, хотя и недостаточный для однозначных и окончательных выводов.
Лучше всего в книге Манна изучены случаи бывшей Югославии и нацистской Германии (автор даже имел возможность работать с биографиями преступников, осужденных соответственно Международным трибуналом по бывшей Югославии (МТБЮ) и Нюрнбергским трибуналом). Однако проведенные Манном разыскания — как на основе вторичной литературы, так и на основе первоисточников — не преподнесли ничего неожиданного по сравнению с тем, что мы знаем из написанных несколькими десятилетиями ранее работ Ханны Арендт[174]
. Оба автора делают примерно один и тот же вывод: чудовищные злодеяния совершают обычные люди, находящиеся в необычных обстоятельствах.