Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность

В связи с этим достоинство труда Манна (и его потенциальная способность достучаться до нравственно оглохшей аудитории) заключаются в равноудаленности автора от исследуемых материй. Например, сербы в его экспозиции в той же мере ответственны за преступления гражданской войны в бывшей Югославии, что и хорваты и боснийцы. Американцы в свое время провели столь масштабное уничтожение коренного населения континента, что на них могли равняться нацисты (Манн даже позволяет себе сопоставление речей американских губернаторов XIX века с речами Гитлера — причем не в пользу первых). То обстоятельство, что армяне стали жертвами геноцида 1915 года, не отменяет их вовлеченности в кровавые погромы в отношении турок в предшествовавшие десятилетия. Равным образом холокост не дает евреям индульгенции на, мягко говоря, сомнительные акции по отношению к палестинцам (израильскую политику на оккупированных территориях Манн без обиняков приравнивает к этническим чисткам).

Есть, правда, в книге Манна и пассажи, которые насторожат постсоветского читателя. Например, в обращении с российским материалом Манн, к сожалению, следует клише, сложившимся в англо-американской литературе со времен советологии. Эти клише провоцируют взгляд на современную Россию как последнюю «мини-империю» и, соответственно, политическую аномалию. Нормой же, согласно данному подходу, является «национальное государство», либо моноэтническое, либо добившееся высокой степени этнической однородности за счет ассимиляции меньшинств. В такой оптике (а) любые полиэтничные государственные образования предстают как реликт, который рано или поздно отправится на свалку истории, и (б) любые социальные и/или политические напряжения и конфликты с этнической окраской кажутся проявлениями конфликта между «господствующим этносом» и этническими меньшинствами. Сепаратистские устремления со стороны элитных кругов внутри этих меньшинств выглядят в результате не иначе как естественное желание «угнетенных» покинуть «тюрьму народов».

В заключение позволю себе еще одно полемическое замечание. На этот раз речь не о концепции, а о ее применении. Я имею в виду «гибридную войну» на юго-востоке Украины. В 2016 году Майкл Манн специально для русского издания своей книги написал предисловие, в котором среди прочего высказался по украинскому вопросу. К этому высказыванию можно относиться по-разному, но в одном пункте с ним, на мой взгляд, согласиться никак нельзя — а именно с представлением донбасских событий 2014 года в категориях этнической чистки. Хотя самого этого выражения автор в данном случае избегает, он приглашает именно к такому прочтению. Майкл Манн не захотел или не сумел разглядеть того обстоятельства, что водораздел в украинском обществе пролегает по линии политического выбора, а не по линиям этнических различий. Неизвестно, что стало причиной этого интеллектуального жеста, — уверенность «живого классика» в своей бесконечной правоте или недостаточная информированность о происходящем в Донбассе, но его попытка подверстать украинский случай под свою концепцию мне представляется откровенно тупиковым ходом.

О функциональности национализма [177]

Национализм формируется снизу — или его формирует государство?

Это сообщающиеся сосуды. Есть определенные настроения внизу, и есть их инструментализация сверху. Роль государства здесь огромна. В его распоряжении мощнейшая машина. Можно смягчать, «модерировать» националистические настроения, а можно их поощрять, манипулировать ими. В начале 1990‐х годов много говорили об опасности «веймарского синдрома» — всплеска агрессивного ресентимента и реваншизма в обществе, связанного с ощущением исторического поражения. Но эти страхи тогда не оправдались. Носители ресентимента оставались маргиналами, которым государство не давало публичной площадки. Зато сегодня, напротив, они играют первую скрипку. Но произошло это не спонтанно, не потому, что наконец «прорвало», а потому, что государство сделало ставку именно на них.

Часто ли национализм становится частью государственной идеологии?

Часто. Только его называют другим словом.

Связаны ли национализм и недемократические формы устройства государства?

Конечно. Чем менее демократично (а значит, более коррумпировано) государство, тем охотнее бюрократия прибегает к националистической риторике. Вспомним Салтыкова-Щедрина: «На патриотизм стали напирать. Наверное, проворовались».