Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность

После распада империи освободившиеся колонии формируют собственную идентичность, опираясь на националистические идеи. А в какой мере национализм может быть присущ нациям, стоящим в центре империй?

Давайте начнем с одной оговорки, очень важной. СССР, который сегодня все кому не лень называют «империей», был очень специфическим, если угодно, уникальным политическим образованием. Если он и был империей, то весьма нетипичной. Нетипичность эта выражалась среди прочего в антиколониальной идеологии властей, а также в антиколониальных практиках — в программах преодоления того неравенства между центром и периферией, которое сложилось в царской России. Не случайно, кстати, во многих постсоветских странах совсем не популярен дискурс анти- и постколониализма. Рядовые граждане просто не считают, что их республики в составе Советского Союза были колониями.

Что касается распространения националистических идей после обретения ими независимости, то это закономерно. На чем еще строить идентичность, как не на идее вечной нации, которая, как росток, пробивала себе путь к солнцу сквозь заасфальтированную почву?

В какой степени имеет право на существование русский национализм в России?

Он очень разный. Например, среди русских националистов были те, кто выступал против присоединения Крыма. Их аргумент был таким: это поссорит русский народ с украинским.

Опять же наши националисты очень разнятся в зависимости от их отношения к демократии. Одни всегда готовы слиться в экстазе с властями предержащими, для других самое важное — самоопределение, свободное волеизъявление народа (нации), а государство должно выступать его проводником. Правда, народ при этом они понимают не в гражданско-политическом, а в культурно-этническом смысле. Не как сообщество, объединенное волей совместно строить собственное будущее, а как сообщество происхождения.

Насколько люди, живущие в России, привыкли определять себя через принадлежность к той или иной национальности?

Институты советского периода (многие из которых дожили до наших дней) были устроены так, что они к этому подталкивали. Документы учета, нарезка территории, система образования, зависимость вашего доступа к ресурсам от того, к правильной и неправильной этничности вы принадлежите, — все это способствовало этноцентричной оптике. Тому, что многие смотрели и смотрят на общество сквозь этнические очки — а порой даже истолковывают этничность не в терминах культуры, а в терминах крови.

Существует ли «российская нация»? Что под ней можно понимать, кто эти «мы»?

На вопрос о том, существует или не существует та или иная нация, могут ответить только люди, к ней относимые. Так сложилось, что выражение «российская нация» активно пропагандировалось сверху в период чудовищного социального катаклизма. Я имею в виду 1990‐е годы, когда миллионы людей утратили материальное благополучие и в то же время некоторое число их сограждан баснословно разбогатело. Вопрос: захотят ли те, кто оказался в числе проигравших, считать себя членами одного сообщества с теми, кто выиграл? А тут еще этнические разделения, наложившиеся на социальные. Отсюда и популярность таких лозунгов, как «Мы за бедных, мы за русских». Словом, идентификация через «россиян» не случилась. И когда власть это почувствовала, она стала продвигать «русский проект». Это еще в нулевые произошло, он от единороссов исходил — с целью выбить почву из-под ног протестного русского национализма, переистолковав слово «русский» в сверхэтническом смысле. Как бы «русские» — это все лояльные России граждане независимо от этничности. Ловушка здесь с самого начала была в том, что лояльность стране отождествлялась с лояльностью режиму.

Пропаганда смешивает много смыслов сразу: можно услышать и националистическую риторику, и имперскую, и ностальгию по Советскому Союзу. Может ли существовать такая идеология, или это химера?