Во-первых, несоответствие между реальной социальной ролью аллохтонов и их символическим статусом.
За время, истекшее с начала массовой трудовой иммиграции в индустриально развитые страны Западной Европы (1950‐е годы), мигранты превратились в неотъемлемую часть социально-экономической жизни этих государств. Это касалось и значительной доли в малом и среднем бизнесе, и весомого вклада в экономический рост. Именно благодаря труду мигрантов в первые послевоенные десятилетия в Европе произошел подъем в химической и горнодобывающей промышленности, металлургии, автомобилестроении, производстве текстиля и т. д., а также в сфере услуг. Однако в публичной сфере это никак не проявлялось. Общественно-политический дискурс был устроен так, как если бы новоприбывшего населения не существовало. В этом смысле мигранты оставались «невидимыми».Во-вторых, фактическая социальная ущемленность.
Жилищные условия, средний уровень доходов, доступ к качественному образованию, гарантии прав и свобод (например, правовая защищенность от злоупотреблений полиции) — по всем этим параметрам аллохтоны были отделены от автохтонов огромной дистанцией.В-третьих, проявления расизма и акты насилия со стороны ультраправых.
Возможность стать жертвой такого насилия представляла собой одну из самых острых проблем для жителей «мигрантских кварталов», но она не воспринималась как сколько-нибудь актуальная местными жителями, которые с подобным насилием не сталкивались[191].И, наконец, в-четвертых, несоответствие между ожиданиями «второго поколения» и его реальными перспективами.
Общество потребления, в котором дети мигрантов выросли, задавало такие стандарты в уровне и стиле жизни, соответствовать которым подавляющее большинство молодых людей из мигрантской среды не могло. Отсюда проистекала фрустрация, выливавшаяся в спонтанные акты насилия («бунты мигрантской молодежи»).ПАРАМЕТРЫ ПОЛИТИЧЕСКОГО УЧАСТИЯ
Политическое поведение аллохтонов: типичные черты
Вопреки распространенному предубеждению, в политическом поведении мигрантов и их потомков не наблюдается ничего, что свидетельствовало бы об их неспособности или нежелании интегрироваться в жизнь принимающей страны.
Во-первых, мигрантскую среду раздирают те же идеологические расколы
, что и местное население. Люди, которые в глазах внешнего наблюдателя сливаются в неразличимое пятно по имени «мигрантское сообщество», в действительности глубоко отделены друг от друга идеологически: левые и правые, либералы и консерваторы, убежденные сторонники секуляризма и адепты влияния религии на общественную жизнь.Во-вторых, электоральное поведение
, которое демонстрируют аллохтоны, имеющие право голоса, в основных чертах повторяет поведение автохтонов. Это касается и (а) отношения к политической системе, и (б) структур электоральных предпочтений, и (в) мотиваций, которыми они руководствуются при голосовании.Для демонстрации данного тезиса обратимся к статистическим данным и замерам общественного мнения Великобритании. Эта страна выбрана нами потому, что здесь для учета населения используются этнические и расовые категории. В результате и статистика, и соцопросы фиксируют различия между такими группами, как «чернокожие» (Blacks), «азиаты» (Asians) и «белые британцы» (White British) — в каждой из этих категорий, в свою очередь, выделяется несколько подгрупп[192]
. Это позволяет наблюдателям легко вычленять аллохтонов из местного населения. Другая причина специально обратиться к британскому случаю — относительно долговременный иммиграционный опыт Соединенного Королевства. Мигранты в массовом порядке стали прибывать сюда на постоянное жительство уже в 1950‐х годах, так что к 1980‐м здесь, во-первых, сформировались многочисленные «этнические меньшинства», а во-вторых, подросло то самое «второе поколение» мигрантов. Те, кто родился в 1950–1960‐х годах, к 1980‐м вступили в 20–30-летний возраст. А поскольку британское законодательство предусматривает относительно легкие процедуры натурализации и почти гарантированное вступление в гражданство для детей мигрантов по достижении совершеннолетия, «второе поколение» состоит в основном из людей, являющихся гражданами Великобритании.