Политика различий. Культурный плюрализм и идентичность

Непохоже, чтобы российское общество было готово к тому, что мигранты и их потомки могут выступить с подобными притязаниями. Я бы даже выразился сильнее: нашему обществу свойственна своего рода мечта об апартеиде. Она заключается в желании закрепить порядок, при котором новоприбывшие заведомо поражены в правах — если не во всех, то хотя бы в культурных — по сравнению со старожилами. Хотя эта мечта не проговаривается, именно она пронизывает рассуждения участников отечественных дискуссий на миграционную — и тем более интеграционную — тему. Интеграция — это то, что должно происходить по «нашему» сценарию. А если нечто пошло не так, это не интеграция.

Коренное население в странах, принимающих мигрантов, зачастую смотрит на последних сквозь призму культурного превосходства (Россия здесь не исключение). Де-юре, конечно, онтологическое равенство существ, принадлежащих к разным категориям населения (местному и приезжему), под сомнение не ставится. Это противоречило бы демократическим конституциям, в которых все формы дискриминации (читай: неравного обращения с равными) запрещены законом. Но одно дело — продекларировать нечто на уровне писаных норм, и совсем другое дело — реальные практики и отношения. На этом уровне существует множество молчаливых допущений, которые ложатся в основу стихийно складывающихся правил. Этим правилам следуют и HR‐менеджер, ответственный за набор персонала в престижной компании, и охранник на входе в клуб, которому поручен фейсконтроль, и полицейский, избирательно проверяющий документы у входящих в метро людей. Негласная дифференциация в оплате труда (когда «азиаты» получают меньше, чем украинцы, а последние меньше, чем русские, — тоже из разряда таких стихийных правил). Это — «нормально». Иными словами, нормально — когда «они» знают свое место. Требование пересмотра статус-кво было бы нарушением нормы. «Качать права» будете у себя дома. Здесь хозяева — мы.

Налицо структура отношений господства, которую Антонио Грамши называл гегемонией. Гегемонистский порядок складывается тогда, когда его принимают и властвующие, и подвластные. Здесь, впрочем, есть одна существенная деталь. Согласие подвластных мириться с этим порядком объясняется не тем, что они считают его легитимным, а тем, что они не видят ему альтернативы. С того момента, как альтернатива появится, начнутся контргегемонистские действия.

Бенефициары актуального статус-кво догадываются о его хрупкости, и чем яснее эта догадка, тем сильнее они цепляются за свою привилегированность. Ее хочется удержать, а это возможно лишь в ситуации апартеида — пусть и негласного. В первую очередь мечтают, конечно, об апартеиде политико-экономическом. О закреплении такого положения, когда выигравшие в лотерее рождения всегда наверху социальной лестницы, а те, кому не повезло, всегда внизу. Но коль скоро такое положение закрепить невозможно, мечты обращаются к гегемонии культурной или культурно-символической.

К тому же выгоду из политико-экономического апартеида («они» платят мзду «нам» за возможность здесь находиться) извлекают далеко не все. Бенефициарами отношений господства здесь оказываются лишь те, кто может торговать сертификатами о знании языка, справками о регистрации, разрешениями на работу, а также те, кто вправе подвергнуть санкциям за отсутствие нужной бумаги. Группа многочисленная, но не всеохватная. Зато наслаждение от господства культурного доступно всем. Это «мы» задаем правила игры во всем, что касается дресс-кода, языка публичной коммуникации, культовых сооружений и т. д.

Отсюда проистекает искреннее недоумение многих россиян по поводу «мягкотелости» европейцев, заигравшихся в толерантность настолько, что их мигранты совсем распустились и требуют все больше и больше. Продолжая метафору Эль-Мафаалани: зачем вы им вообще за стол разрешили сесть? Им и на полу было неплохо.

III