Политики, предатели, пророки

Отсюда, в результате, ЭТЦ Кургиняна — это и центр познания в известных целях, но новыми методами, но и центр действия: тоже в известных целях и тоже новыми методами.

Как там было у Стругацких в их «Граде обреченном» после официального объявления о провале и прекращении Эксперимента: «Теперь, как видишь, ситуация в корне переменилась. Уверен, что новая терминология и некоторые неизбежные эксцессы не смутят тебя: слова и средства переменились, но цели остались прежними».

Но и, кроме того, эта театральная импульсивность и образность, как в качестве инструмента поиска, так и в качестве способа артикуляции — отражение не только и не столько тенденций современного мира и современной политики как таковых. Это попытка привнести в познание и действие некий погасший огонь. Разжечь тот накал, ту идеалистичность в ее предельной прагматичности, которая собственно создала современную цивилизацию, и в частности, собственно коммунистический проект — и одна может бросать человека на путь созидания и создания будущего.

По сути, Кургинян хочет вернуть человеку его человеческое — чтобы тот смог создать Новый мир. Вернуть ему его будущее.

Узлы Мединского

Назначение политолога и писателя Владимира Мединского министром культуры — самое неожиданное и взывающее интерес из всех назначений в нынешнем кабинете.

О том, кто станет министром культуры, вообще особенно не гадали и не придавали этому значения. В отличие от вопросов о министрах финансов, энергетики, обороны, внутренних дел, образования и т. д.

Просто потому, что прежний министр Авдеев, с одной стороны, не вызывал аллергии, с другой — само министерство давно не воспринималось как значимое и скорее выполняло некие хозяйственно-распорядительные функции в области музеев, театров и близких им, на словах вызывающих пиетет, но поддерживаемых исключительно остаточно учреждений.

Ни роли Министерства культуры СССР во главе с Екатериной Фурцевой, ни роли Наркомпроса Луначарского оно не играло — от него этого не ждали и как значимое оно никем, кроме бюджетно-зависящих от него сфер не воспринималось.

Яркими публичными фигурами во главе него могла бы считаться лишь четверть века назад Николай Губенко и Юрий Соломин, недолго и почти одновременно возглавлявшие министерства Союза и России, но, скорее, в силу своей популярности как актеров.

В полной мере значимой политической фигурой был Луначарский, потом этот пост стал явно второстепенным и инструментальным. Фурцева его получила в качестве почетной отставки в 1960 году, утратив при этом место Секретаря и члена Президиума ЦК КПСС. И уже потом, с нуля сумела сделать министерство значимым фактором общественной жизни. Настолько, что после ее смерти его отдают Петру Демичеву, входившему во второй, если не в первый эшелон политического руководства СССР.

В этом отношении Мединский — политик по роли и политолог по специальности — и это дает основание полагать, что данное назначение — это признание за не только министерством культуры, но и самой культурой не просто частью развлекательной, а частью лично творческой сферы, но именно признание ее политической роли.

Собственно Мединский об этом и сказал в одном из первых интервью — что культура это не некая социально-остаточная сфера, что к ней надо относиться как к сфере, определяющей национальную самоидентификацию человека и общества. Функционально в политической системе общества культура — это сфера производства «латентных образцов», того, что определяет системы поведения человека, тип его реакций, характер поведения в социуме и полисе.

Если Мединский видит свою задачу в этом, в обеспечении именно этой роли культуры, превращении ее из некого фактора «официального язычества» в фактор собственно культуры, то есть, скрепляющего общество самосознания — именно это и является объективно наиболее востребованной задачей. Потому, что на сегодня российское общество и его сознание расколоты. Есть, как минимум, три основные политико-историко-культурные сектора общества. Первый — идентифицирующий себя в первую очередь по принадлежности к советскому периоду — и это далеко не только избиратели КПРФ — этот сектор присутствует среди симпатизантов всех политических сил. Второй сектор, идентифицирующий себя по принадлежности не то к периоду между февралем-октябрем 1917 года, не то с мифологическим восприятием реформ Александра Второго, не то вообще с сугубо прозападной ориентацией — те, кого условно, неточно и ошибочно принято называть «либералами». Третий сектор — те, кто живет картинами «старой доброй дореволюционной России».

Между ними — огромный раскол в оценках и суждениях и по отношению к прошлому, и по отношению к настоящему и будущему. Хотя раскол по отношению к прошлому — среди них превалирует.

Сфера культуры может этот раскол сохранять и воспроизводить — может пытаться преодолеть. Что правильнее и реалистичнее — отдельный вопрос. «Лидеры секторов» больше тяготеют к продолжению противостояния. Общество — больше настроено на некое интегрирование.