Полицейские и провокаторы

«Комиссия, когда имела только в виду одни донесения агентов, была вместе с Липранди убеждена в существовании подобного общества и сближалась в заключении с теми предположениями, которые выведены ныне Липранди, но она должна была уступить силе доказательств и видеть преступные намерения, преступные идеи, преступные письменные изложения в той мере, в которой они, по самом тщательном изыскании, доказаны; выводя те обстоятельства, которыми должна решаться участь людей, сливать в одно целое разбросанные в разных местах и в разное время обвинения, не имеющие прямой связи между собою, было бы противно совести ее членов, и потому всеобъемлющего плана общего движения, переворота и разрушения, не нарушив своих обязанностей в настоящем деле, признать она не могла» [117].

Следственная комиссия была права. Когда петрашевцев арестовали, они не представляли опасности для трона и не могли оказать влияния на умы либеральной части общества. Через некоторое время петрашевцы, наверное, начали бы выпускать листовки и иную агитационную литературу. Но нетерпеливые сыщики в порыве верноподданничества и ведомственного соперничества схватили ни в чем не повинных людей.

В период следствия Орлов, Дубельт и его помощник генерал А. А. Сагтынский распространением сплетен и нападками на Липранди пытались принизить роль кружка петрашевцев и заслуги агентов Министерства внутренних дел в его раскрытии. Они, как и Секретная следственная комиссия, указывали на несоответствие действительного положения в кружке с донесениями секретных агентов.

В деле петрашевцев в полной мере проявились черты, присущие симбиозу «верховная власть — руководитель сыска — секретный агент»: агент сообщает лишь то, что выгодно ему, его руководителю и чего ждут от него в верхах (три эти цели совпадали всегда); агент и его руководитель озабочены не тем, чтобы раскрыть истинное положение дел в «обследуемой среде», а обнаружить или создать те доказательства виновности ее членов, которые ждут в верхах.

Несмотря на явный провал сыска, обнаруженный Секретной следственной комиссией, материалы по делу петрашевцев поступили в Генерал-аудиториат, и он счел возможным признать членов кружка виновными в совершении тяжкого государственного преступления. Петрашевцы ушли на каторгу. Многие оттуда не вернулись.

Вскоре после завершения процесса близкий к петрашевцам А. В. Энгельсон писал: «Министр внутренних дел Перовский имел удовольствие видеть 11 000 листов, заполненных протоколом дела, и не менее 500 арестованных, из которых 22 были наказаны публично, а вдвое большее число сослано без суда. За это он получил титул графа. Но помощнику его, Липранди, досталась в награду только тысяча рублей. Он тяжело заболел; поднявшись же с одра болезни, пришел в канцелярию Министерства внутренних дел и грозил скоро представить новые, еще более неопровержимые доказательства слепоты полицейских агентов графа Орлова. Можно поэтому надеяться, что полицейские графы (Орлов и Перовский.— Ф. Л.) не прекратили, а только приостановили свой поединок на шпионах»[118] .

«Поединок на шпионах» продолжался и позже, в этом поединке изредка выигрывали только графы, но не держава, шпионам же доставались тумаки. Антонелли не избежал побоев от вышедших из крепости петрашевцев и всеобщего презрения, следы его теряются в неизвестности. «Для меня дело Петра-шевского было пагубно,— писал с горечью Липранди,— оно положило предел всей моей службе и было причиной совершенного разорения» [119]. Еще тридцать один год ходил он по земле, презираемый и отвергнутый всеми.

Политическому сыску дело Петрашевского привило вкус к провокации и опыт, использованный им впоследствии.

Николай I завершил создание задуманной им полицейской империи и в этом вполне преуспел,— его полиция могла подавить все. За тридцать лет Бенкендорфу, Дубельту, Орлову и Перовскому во главе с монархом удалось организовать преследование людей прогрессивно мыслящих. Одни бежали за границу, другие замолчали, третьи притворились верноподданными. Вся государственная машина приводилась в движение реакцией. Крымская война наглядно показала несостоятельность внешней и внутренней политики самоуверенного монарха. Даже его верные приверженцы убедились, что величие николаевской России иллюзорно, что тридцать лет ими правил фараон и невежда. Со смертью Николая I в людях появилась надежда, они поверили, что, быть может, Россия наконец перевалит из средневековья в XIX век и избавится от рабства. Настроения в либеральных кругах русского общества превосходно выразил профессор Петербургского университета К- Д. Кавелин в письме своему московскому коллеге Т. Н. Грановскому от 4 марта 1855 года. Приведу из него отрывок: