Полиция

– Да она в начале просто стояла и смотрела, как парни дерутся. Будто бы не собиралась вмешиваться, а, Виржини?

– Боялась колготки порвать?

Эрик считает ее предательницей. Она и правда не знала, с чего начать. Нерешительно замерла на краю поля, парализованная зрелищем, не понимала, как определить, кто тут жертва, а кто обидчик, не хотела валить на землю невинных. Ее наряд прибыл не один: в качестве подкрепления вызвали еще два, и все же она на несколько секунд застыла вне пределов этой первобытной драки, не двигалась, вдыхала запахи скошенной травы и горячего асфальта, словно собираясь простоять так всю жизнь: возможно, ее удерживал инстинкт самосохранения, и она бездумно ждала, оттягивала миг, когда ей придется броситься в гущу событий. Казалось, что из-за жары дерущиеся двигаются медленнее, чем могли бы. Она с удивлением рассматривала футболки в пятнах соли, брызги пота, разлетающиеся от волос резко дернувшего головой парня. Ее коллеги сразу кинулись в самое пекло. Конечно, они были правы: для начала надо остановить дерущихся, все разговоры потом. Она запомнила, как Эрик вдруг поднял на нее глаза, локтем держа одного из зачинщиков под горло, на миг замер и аккуратно спросил:

– Ты собираешься нам помочь?

Она глупо кивнула. Его тон тут же сменился, мигом вернул ее к реальной жизни:

– Всех в наручники! Тех, кто сопротивляется, на землю!

Она напрягла мышцы рук, на секунду сжала кулаки, чтобы напомнить себе, какая она сильная, а затем тоже бросилась вперед, выставив локоть, чтобы прикрыть лицо, тяжело дыша, с трудом разнимая дерущихся, рубя рукой воздух, чувствуя, как со всех сторон ей на плечи, на ноги посыпались удары. Она схватила какого-то юношу и едва не вывихнула ему запястье, чтобы застегнуть наручники. Тут же развернулась к парню килограммов на тридцать тяжелее нее, пригнула голову, выставила вперед обе руки, чтобы прикрыться.

Когда все закончилось, она задумалась. Ей не понравилось охватившее ее замешательство. Она вспомнила, как в школе полиции в Ниме один из преподавателей говорил им в коридоре после занятия в тире:

– Самые опасные люди в армии – новички: их еще терзают сомнения, они еще не на все готовы, в самом начале они еще не могут убивать. Когда им приходится впервые по-настоящему стрелять, для самозащиты или чтобы прикрыть коллег, они колеблются лишние полсекунды.

Она думала, что уже совершенно сжилась со своей работой, что у нее пропала тревога, преследовавшая ее в первые годы, когда она захлопывала за собой дверцу машины и не знала, что ее ждет. Диспетчер на главной станции сообщил о драке в районе стадиона «Лео Лагранж», и они помчались, не понимая, сколько человек дерется, вооружены ли они, что это – мелкая перепалка или серьезная стычка с бейсбольными битами и «розочками» из бутылок. Ты приезжаешь на вызов о семейной ссоре и натыкаешься на вооруженного мужика, который держит оборону в своей квартире. Ты останавливаешь отца семейства за мелкое нарушение правил дорожного движения, а в итоге везешь его в комиссариат, потому что он стал угрожать тебе убийством. Из-за этой тревоги она часто говорила себе, что уйдет из полиции лет через двадцать, когда устанет постоянно чувствовать себя куском мяса, дрожащим за собственную жизнь. Она знает, что эта тревога несколько раз в год спасает ее, заставляет инстинктивно принимать решения, не имеющие ничего общего с храбростью. И вот сегодня она стояла у края поля и смотрела, наблюдала со стороны, как люди молотят друг друга, как ее коллеги растаскивают их без ее помощи, – словно она была ни при чем.

Когда драка закончилась, на земле осталось несколько человек: лежа на животе, со сцепленными за спиной руками, они бились будто в агонии, как выброшенные на берег рыбы. Виржини с благодарностью взглянула на задыхающихся от жары коллег.

– Ну что, разобрались? – отрывисто бросил Эрик.

Виржини с улыбкой кивнула, по лицу стекал пот. От соли щипало глаза. Внезапно ей показалось, что начался снегопад. Мелкие пылинки посыпались с неба, тонким слоем покрыли траву. Пожар в Центре административного задержания набирал силу. Кремационный пепел начал разлетаться по району.

Пока она признает свою вину перед Эриком, подтверждает, что на миг засомневалась, ее правая рука, а затем и левая подбираются ближе к запястьям таджика. Да, она действительно испугалась, но в качестве оправдания она напоминает Аристиду:

– За последние два года я ни разу не спала целую ночь от и до.

Она небрежно, словно из прихоти, расстегивает наручники.

– Что ты делаешь? – спрашивает Эрик, услышав за спиной металлический щелчок.

– Все в порядке, он спокоен.

– Ты с ума сошла? Что с тобой сегодня?

– Все в порядке, расслабься…

– Слушай, ты тут чем вообще занимаешься, а? Он что, твой друг? У тебя, что ли, родня в Таджикистане?

– У него руки скованы впереди, я не хочу, чтобы он придушил тебя наручниками, и все тут.

– Погоди, так он у нас спокойный или нет?

– Он тут свернулся как креветка. Вообще не шевелится. Чего ты боишься?

– Если вдруг что, сама за ним побежишь.

– Как скажешь.