Полиция

Виржини снова оборачивается к машине. Их пленник так и стоит у дверцы, на том же месте, где она его оставила, словно парализованный видом густого леса. Почему он не хочет воспользоваться своим шансом? Бессмыслица какая-то. Его останавливают не стоящие стеной деревья, не колючие ветки. Она неохотно признает то, о чем до сих пор старалась не думать. Его взгляд, явный ужас, который он испытал, когда она заставила его выйти из машины… Чтобы полицейские позволили тебе бежать после того, как тебя решили выслать обратно на родину, после того, как никто не поверил в твою историю, – да этого просто не может быть. Виржини открыла ему дверцу, чтобы было проще от него избавиться. Они выстрелят ему в затылок. Они ищут повод, им поручили выполнить грязную полицейскую работу. Он дрожит от страха, уверенный в том, что они привезли его сюда, чтобы прикончить. Если он побежит дальше в лес, они размозжат ему череп парой выстрелов и бросят труп в ближайшую канаву. Вот что он сейчас себе говорит. Он даже представить себе не может, что они пытаются ему помочь. Он не знает, что таджикская полиция и полиция Франции – вовсе не одно и то же. Не знает, что они никогда в жизни не стреляли в людей – только в бумажные мишени. Не знает, что когда она на службе впервые вытащила из кобуры свой пистолет, то позвонила родителям, чтобы рассказать им об этом. У него пустой взгляд человека, пережившего чудовищные пытки: он навсегда лишился способности кому-либо доверять. У него тусклые глаза недобитого зверя: все защитные механизмы заблокированы, воля сломлена, воображение уничтожено. Сделай он хоть шаг, и его убьют как последнюю собаку. Она вдруг ощущает усталость от своей формы, от ненависти, которую привыкли испытывать к ней окружающие. То, что этот человек не решается сбежать, пятнает ее еще сильнее. В глазах всего населения Франции полицейские – назойливые, бессмысленные, тупые, ленивые, вечно пьяные придурки. В глазах этого таджика она – палач и убийца.

Она видит, как арестант садится обратно в машину.

23

Она не может в это поверить. У нее кружится голова. Ей хочется надавать ему пощечин. Она отворачивается, чтобы не видеть, чтобы ее коллеги не сразу поняли, в чем дело, чтобы прийти в себя, еще хоть на миг сохранить надежду, дать ему последний шанс.

Эрик беспокойно меряет шагами тропу. Развернувшись в очередной раз, он поднимает глаза на машину, удивляется, что их пленник сумел бесшумно раствориться в лесу. Но вот и он замечает, что таджик сидит внутри, на своем месте.

Дверцу за собой он не закрыл.

У Эрика темнеет в глазах, как будто бы это его выплюнула в черноту раскрытая настежь дверца машины. Он чувствует, как ему передается замешательство, которое испытывает их пленник. Теперь ему тоже кажется, что эта дверца ведет в никуда. Теперь его тоже пугает свобода – такая хрупкая, непрочная, такая требовательная. Птичка не вылетела. Этот иностранец так безропотен, так безразличен к собственной судьбе, что он никак не может до конца в это поверить. Он, Эрик, дал волю чувствам, погрузился в мечты о переезде, о доме с садом, стал строить воздушные замки – так лошадям отстегивают корду и дают порезвиться, ведь всем приятно помечтать о свободе и независимости. Приятно иметь возможность в любой момент сказать: я всё. Если захочу, завтра же все брошу. Это вполне себе обязательное условие, оно позволяет нам продолжать работу, помогает в нужные моменты делать перерывы, восстанавливать равновесие. Он едва не сбился с пути, но задержанный мягко поставил его на место. Нежелание этого человека бежать звучит как приказ, как требование собраться с мыслями, прийти в себя. В голове с каждой минутой проясняется. Он словно очнулся только сейчас, в этом лесу: он позволил ситуации одержать над ним верх, потянулся за картинкой, за запахами, потому что они в тот момент показались ему красивыми, но теперь едва ли не стыдится этого. Он обнаружил часть себя, которая внушает ему тревогу. Как он мог до этого дойти?

Замысел его коллег постепенно вырастает перед ним во всей своей неприкрытой простоте. Чтобы он да оказался плохим полицейским? Он, человек, на которого всегда может положиться начальство? Он на миг потерял себя, ненадолго сбился с пути, ослепленный их невообразимым планом, отравленный их коварными вопросами, их расстроенным видом, их соображениями морали.

Они отступили от приказа.

Они пытаются его забыть, отказаться от его выполнения, хотя приказ – единственное, чем все они должны руководствоваться. Прекраснодушные идеи, на которые они, сами того не осознавая, ссылаются: демократия, правовое государство, о которых они, очевидно, думают, – все это начинается с повиновения приказу. Они – звенья иерархической цепи, идущей от охранника к министру. Если они ломаются, выпадают, то страдает вся система управления, вся структура в целом. Во что он впутался? Как он мог так легко сдаться? Стать их сообщником? Это на него совсем не похоже! Он отключил радио из удальства, желая, подобно Аристиду, пощеголять тем, какой он крутой мужик, какой поборник прав человека.