Политтехнология стальной эпохи. Маршал Берия и политрук Хрущев

Не жалко было даже детей. И. Путивльский, бывший артиллерист, вспоминает, что в Сорочинске, находящимся в 40 км от эпицентра взрыва: «В одной из школ города, где проходили занятия, повылетали стекла — настолько сильным оказалось направленное действие вдоль долины ударной волны. К счастью, обошлось без жертв»[492]. Но без жертв только в момент взрыва. Дальнейшие судьбы школьников и военных, разъехавшихся по огромной стране, не исследовал никто.

Владимир Карпов, председатель Союза писателей СССР в книге «Маршал Жуков: опала» так характеризует последствия Тоцких учений: «Семьи военнослужащих накануне взрыва были эвакуированы в Сорочинск. А после взрыва они сразу же вернулись в свои повреждённые финские домики, начали наводить порядок, сметали радиоактивную пыль обычными тряпками, и жёны стирали одежду мужьям, вернувшимся с учений. А спустя некоторое время началось: выпадали волосы и зубы, болели кости, покидали силы. Тридцатилетние, недавно могучие мужчины превращались в дряхлые развалины»[493].

Хрущёв, понимая, что является участником преступления под названием «Тоцкие войсковые тактические учения», ни словом не обмолвился о них в мемуарах. Оно и понятно — зачем лишний раз давать показания на самого себя? Обошёл молчанием эти показные учения и Георгий Жуков, «подневольный» заместитель «паркетного» маршала-«расстриги» Николая Булганина.

До сих пор результаты Тоцких учений в большей части остаются закрытыми. И это тоже преступление. Например, жители сгоревших деревень, для которых был построен посёлок им. Кагановича, сразу после губительных манёвров, осенью, стали возвращаться к родным пепелищам, восстанавливать дома, собирать ягоды и грибы, разводить скот. Их никто не оградил от радиационной пагубы. В ещё худшем положении оказались все участники этих неподготовленных учений. С них взяли подписку о неразглашении государственной тайны на 25 лет, не поставили на медицинский учёт, своевременную диагностику и систематическое лечение. Каждый спасался или умирал тихо и, главное, без вреда для авторитета «великого стратега и атомоведа» с кукурузным уклоном.

Далее до 1963 г., пока не был подписан договор о запрещении испытаний ядерного оружия в трёх средах, бомбы не раз довольно бессмысленно сбрасывались с самолётов. Между тем Хрущёв, не имея средств доставки ядерного оружия до вероятного противника — Америки — с удовольствием любовался самолётами с подвешенными атомными бомбами. Как здесь не вспомнить слова песни неизвестного автора из документального фильма «Репетиция апокалипсиса. Тоцкий полигон»:

Я лечу напролом, через хрупкую синь,
У меня под крылом — 50 Хиросим,
У меня под рукой — архимедов рычаг,
Я могу хоть сейчас мировую начать…

…Каждый раз вылетаешь — курсом прямо на ад

И вернёшься ль, не знаешь, на землю назад…

Командир воздушного судна со смертельным грузом во время полёта был хозяином далеко не только своей жизни, но и миллионов людей. Они, даже не подозревая об этом, были заложниками психического состояния пилота, а возможно, и внезапных суицидальных наклонностей по принципу «на миру и смерть красна». Страшно представить, сколько бы смертей было и каково бы вообще пришлось планете, если бы он вдруг решил дотянуть до какой-либо из стран НАТО. Не зря же существует старинная поговорка: «Помирать, так с музыкой».

В «достижениях» Хрущёва, о которых он гордо докладывал на XXII съезде КПСС, вместо заявленного обгона Америки по мясу и молоку было лишь одно — взрыв самой мощной в мире термоядерной «царь-бомбы» в 50 мегатонн (для сравнения, мощность атомной бомбы «Малыш», сброшенной на Хиросиму, по разным оценкам, составляла от 13 до 18 килотонн). При этом учёные кое-как остановили «горе-строителя коммунизма», когда он амбициозно заставлял сделать и взорвать бомбу в 100 мегатонн, опасную для существования не только человечества, но и планеты Земля.

К счастью для населения голубого шара, в 1996 г. в рамках ООН был подписан договор о всеобъемлющем запрещении испытании ядерного оружия не только в атмосфере, под водой и в космосе, но и под землёй. Увы, существует некая вероятность того, что последняя строка моего стихотворения «Конец спирали?», не приведи Господь, станет пророческой: