Политтехнология стальной эпохи. Маршал Берия и политрук Хрущев

Основные свидетели тех страшных дней — жена и дочь Николая Фёдоровича Ватутина, как и ряд авторов появившихся в последние десятилетия статей и книг, затрагивающих эту тему, уверены в том, что смерть генерала наступила неслучайно, и что к ранению и ходу «лечения» в немалой степени приложил руку генерал-лейтенант Хрущёв. Но все они не учитывают ситуацию с Директивой № 1, а потому ищут и находят мотивы преступления только на уровне Хрущёва, не понимая, что в жесточайшей иерархии, пронизанной «Смерш» и НКВД, один он на такой шаг не решился бы никогда. Они, не без оснований, полагают, что Хрущёв ревновал Ватутина к славе, но это не более чем дополнительный мотив к выполнению ответственного поручения вождя.

Когда Ватутин блестяще справился со своей задачей — форсированием Днепра и взятием Киева, наступил его звёздный час. Утром 6 ноября, за день до годовщины Октября, автомашины с Жуковым, Ватутиным и Хрущёвым въехали в город. В честь Киева салютовали в Москве 24 залпами из 324 орудий. Такое количество участвовало в салюте впервые.

Если бы не специфическое отношение Сталина, то звание маршала и звезду Героя Советского Союза, с учётом огромных достижений при защите Сталинграда и на Курской дуге, а главное — за взятие Киева 6 ноября 1943 г. генерал армии Николай Ватутин должен был получить не позднее Ивана Конева. Но высокая награда догнала уже только память о нём в 1965 г., после ухода в мир иной Сталина и отставки Хрущёва. Главный аргумент в споре, кто из двух Героев — Конев, получивший звание маршала 20 февраля 1944 г. и звание Героя Советского Союза в июле того же года, или Ватутин, более заслуженный, — конечно, блестящая операция по освобождению Киева. При этом Николаю Ватутину перед взятием Киева совместно с будущим маршалом бронетанковых войск, а в тот момент со своим подчинённым — командующим 3‑й танковой армией Павлом Рыбалко удалось талантливо переиграть опытных немецких генералов Эриха фон Манштейна и Германа Гота и провести сложнейшую операцию по дезинформации противника. Оставив на прежнем месте макеты танков и орудий, они скрытно, под прикрытием тумана, перегруппировали войска на другой берег Днепра. Только убедившись, что противник полностью дезинформирован и сосредоточил основные силы на отражении мнимой атаки, Ватутин силами танкового корпуса генерала Рыбалко начал атаку в совершенно неожиданном месте. Через два года «наградой» за проявленный характер маршалу бронетанковых войск Павлу Рыбалко, впервые посмевшему при генералах и при самом Сталине «бросить камень в огород НКВД» за выбивание в застенках показаний на Георгия Жукова, было «прописано» убийственное лечение в московском госпитале.

Для нацистов потеря Киева стала сокрушительным ударом. Удержанию основной части плодороднейшей Украины и Крыма Гитлер придавал в это время огромное значение и не жалел сил на срочное укрепление полосы обороны. Тем более что Днепр с его высоким берегом был мощнейшей естественной преградой. Удержание этих позиций и присоединение Украины к Германии было последним шансом для Гитлера оправдать в глазах нации огромную цену хотя бы такой победы. Поэтому он предпринял самые отчаянные усилия по возвращению «своей» территории и в ожесточённых атаках сумел снова захватить Житомир. Отход войск Ватутина из Житомира, как мы отмечали, вывел Сталина из себя. Он приказал Константину Рокоссовскому выехать под Киев, разобраться в случившемся и, при необходимости, взять командование 1‑м Украинским фронтом на себя. Позже Константин Константинович напишет в своих мемуарах: «Должен сознаться, что это распоряжение меня смутило. Почему разбор событий на 1‑м Украинском фронте поручается мне? Но раздумывать было некогда»[541]. Едва спасшийся из застенков Рокоссовский, конечно, понимал, чего ожидает от него «кремлёвский горец» (О. Мандельштам), а офицерская честь бывшего царского офицера победила смертельный страх. Хотя, по рассказам дочери, небольшой пистолет на случай ареста всегда был при нём. Он твёрдо усвоил, что смерть лучше, чем издевательства сталинских палачей. Уверен, что Сталин неспроста послал туда именно отсидевшего два года, а значит, сломленного, по его мнению, Рокоссовского, а, скажем, не Конева, Василевского или кого-нибудь ещё.