Политтехнология стальной эпохи. Маршал Берия и политрук Хрущев

Возможно, у Берии сработал и «грузинский комплекс». Он мог полагать, и не без оснований, что два грузина подряд во главе государства — явный перебор. К тому же в конце жизни вождя Лаврентий Павлович, окружённый ореолом таинственности, попал в подрывающую авторитет опалу. Именно против него было затеяно начатое в ноябре 1951 г. т. н. «Мингрельское дело». «Хозяин» лично следил за процессом и ясно давал понять, на кого должно было выйти следствие. Не прибавила Берии популярности и секретная работа последних лет. В лице друга и единомышленника Маленкова он не видел препятствий для претворения в жизнь своих планов. Но все вокруг были обеспокоены в первую очередь шаткостью своего положения. Можно по-человечески понять остальных членов Политбюро, которые под напором идей и документов, исходящих от Берии, не могли не ощущать болезненных уколов самолюбия и страха за свои места. Хотя такие энергичные и квалифицированные организаторы как Молотов, Каганович и глашатай партии Хрущёв, тандему Берии и Маленкова наверняка были не лишние. Возможно, для пропагандистских целей пригодился бы и раздутый Сталиным до небес образ бесполезного для практических дел маршала Ворошилова.

Все, кто видел Берию в те дни, отмечали его деятельное возбуждение и созидательную энергию. Неизвестно, демонстрировал ли он соратникам своё явное превосходство и перешёл ли в общении с ними на «ты», как это следует из некоторых воспоминаний, унижал ли членов Президиума ЦК, работая на публику[224]. Но на такие высказывания не стоит особенно полагаться, так как появились они уже после того, как маршал «потерял доверие». А ещё, по свидетельским показаниям, Берия («О, ужас!») не любил самого товарища Сталина. «…Накануне похорон товарища Сталина, в воскресенье, Берия вызвал меня к себе в кабинет и предложил принять участие в редактировании его речи на предстоящих похоронах <…> Он был весел, шутил и смеялся, казался окрыленным чем-то. Я был подавлен неожиданной смертью товарища Сталина и не мог себе представить, что в эти дни можно вести себя так весело и непринужденно. Это и дает мне основание теперь, в свете уже известного, сделать вывод о том, что Берия не только по-настоящему не любил товарища Сталина, но, вероятно, даже ждал его смерти, чтобы развернуть свою преступную деятельность»[225], — писал на допросе близкий друг Лаврентия Павловича Всеволод Меркулов, которого Берия фактически посадил в кресло наркома государственной безопасности СССР.

Меркулов наверняка говорил правду, но в застенках и незадолго до расстрела «всех заговорщиков и шпионов». Разобрать, где правда, а где ложь, вряд ли возможно. Перед этими событиями пьесы Всеволода Меркулова, выпущенные под псевдонимом, шли во многих театрах Советского Союза. Но такого страшного сценария для себя, своего шефа и многих квалифицированных разведчиков и эффективных руководителей других подразделений МВД, он, конечно, вообразить не мог ни в каких сочинениях, а тем более представить, что осуществит эту «постановку» компанейский любитель гопака, дружище Никита Сергеевич. А ведь совсем недавно, когда душа покойного вождя предстала перед Господом, его свободно вздохнувшие соратники решали, как будут жить без него, и какой будет страна. Известный миф о том, что якобы потомок 3‑го сына 7‑го герцога Мальборо сэр Уинстон Черчилль, выступая в Палате общин 21 декабря 1959 г., в речи, посвященной 80‑летию со дня рождения Сталина, сказал: «…принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой», нуждается в уточнении. Цитата «о сохе и бомбе» в иной интерпретации, с «ядерными реакторами» вместо бомб, принадлежит Исааку Дойчеру, польскому и британскому историку и публицисту, биографу Троцкого и Сталина[226]. «Атомная бомба» в этом случае действительно очень метко характеризует сталинскую эпоху, главный вектор развития страны и научно-технологическое чудо, которое удалось совершить великому разведчику и организатору Лаврентию Берии. Неспроста, когда научного руководителя ядерного проекта, академика Игоря Курчатова пытались заставить дать на Берию показания и написать, что тот всячески мешал созданию первой советской атомной бомбы, он сказал прямо: «Если бы не он, Берия, бомбы бы не было»[227].