Полюби меня. Навсегда

Мой отец работает учителем и не меняет свой распорядок дня даже по выходным. Так что велика вероятность, что он – в Мэне сейчас почти шесть утра – уже проснулся.

Я звоню ему по скайпу.

– Доброе утро, сынок, – с широкой улыбкой произносит в камеру папа. Правда, в основном мне видно его подбородок снизу, поскольку он явно положил телефон на столешницу, пока готовит себе завтрак. – Разве ты не должен еще спать?

– Мхм, – отзываюсь я.

– Ты что, пьян? – спрашивает отец, неловко наклоняясь над мобильным, и я замечаю, что он мне подмигивает.

– Хотелось бы, – отвечаю я. – Не могу уснуть.

– Ах божечки! Спеть тебе песенку? – Папа заходится громким смехом, из-за которого в него влюбилась мама, если верить ее рассказам.

– Спасибо, но не уверен, что это поможет.

– А что тогда поможет? – Он ненадолго полностью пропадает из кадра. В следующий момент раздается урчание кофемашины.

– Можно кое-что тебе рассказать? – спрашиваю я.

Передо мной вновь возникает его лицо. Теперь я фактически смотрю ему прямо в ноздри.

– Всегда!

– Дело в одной женщине, – признаюсь я.

– Ха! – откликается отец. По-моему, он поднимает вверх большой палец, но мне видно только нижнюю часть его кулака.

– И это сложно. Ай, что я говорю, «сложно» – вообще не то слово.

А потом рассказываю. Не обо всем. Не о юности Эми, не о причине самоубийства Имоджен. Но о множестве своих дилемм. Как объяснить Эми, что она не виновата? Как доказать ей, что не нужно за меня бояться?

– Ты же умеешь обращаться со словами, – говорит папа, – если кто и сумеет ее убедить, то это ты, Сэм.

Я устало улыбаюсь, когда он забирает смартфон со столешницы и идет к кухонной стойке, чтобы позавтракать. На мгновение на дисплее появляется сильно смазанное изображение его голых ступней. Затем отец садится и ставит телефон так, чтобы я нормально видел его лицо.

– В том-то и проблема, – продолжаю я, после того как картинка наконец перестает качаться, – она попросила меня больше с ней не разговаривать, чтобы не запутывать ситуацию.

– Значит, из-за тебя она путается! – Он поигрывает бровями.

– Пап, пожалуйста! – слегка раздраженно отвечаю я, но сдержать усмешку сложно. – Так или иначе, я пообещал ей больше ничего не говорить.

Отец чешет в затылке.

– О’кей, глупый поступок. Но-о-о… – он с торжествующим видом поднимает указательный палец, – ты же не обещал ей ничего не писать?

Я задумываюсь. Будет ли письмо серой зоной?

– Не знаю, – задумываюсь я, – в конце концов, дело ведь в моих словах и их эффекте…

– А мне кажется, что разница есть, – возражает папа. – В письменном виде она сама сможет их распределить. А если не захочет читать, то просто не станет этого делать. – Он пожимает плечами. – Твоей маме всегда очень нравились мои письма. – Отец странно жестикулирует, непонятно, что у него происходит. А потом: – Вот черт! Кофе! Не-е-е! Да чтоб его! Мне пора, Сэм! Черт, черт, ч… – И он исчезает.

Глава 35 Эми

Я странно себя чувствую. Как будто не могу больше доверять самой себе, после того как разрушила стены, которые возводила с таким трудом, чтобы выжить… даже если разрушила я их всего на мгновение. Речь всегда шла лишь о двух вещах: загладить вину и выжить в одиночку. Когда я приняла решение взять к себе Джинни, это означало большие перемены. Мне пришлось отказаться от прежней жизни, чтобы помочь. У меня ушло меньше тридцати секунд на то, чтобы впустить Джинни в свою жизнь и в свое сердце. Но прошло девять лет, прежде чем я смогла рассказать кому-то о том, в чем виновата. И даже несколько дней спустя не понимаю, как это получилось.

Я снова и снова ухожу в себя, прислушиваюсь: что со мной произошло, изменили ли что-нибудь мои слезы? И да, в каком-то весьма сюрреалистичном смысле я словно опять стала ближе к сестре. То, что я поговорила о ней, поделилась воспоминаниями об Имоджен, сделало ее сильнее, потому что отныне я не единственная, кто о ней знает. Теперь Имоджен берегут двое. И хотя я, разумеется, не могу судить, каким образом, но у меня нет сомнений, что она оставила свой след и на Сэме.

Сэм. Его присутствие тоже ощущается явственнее, чем когда-либо. Естественно, все-таки он заглянул мне в душу. И меня терзает вопрос, как можно чувствовать себя так тесно связанной с кем-то и одновременно быть ему настолько чужой. Как можно позволить кому-то другому заглянуть так глубоко внутрь себя, чтобы в тот же миг его оттолкнуть?

Мне необходимо отвлечься, и я провожу еще больше времени с Малкольмом и с энтузиазмом погружаюсь в работу. Из Ардена новостей нет, но хорошо, что сегодня освободят Софию. Она тоже последние несколько дней не давала мне расслабиться. Я записала ее в вечернюю школу, чтобы она могла наконец получить аттестат, повесила в бывшей комнате Риса новые занавески и тщательно почистила ковер. И сделала бы еще больше – возможно, повесила бы парочку картин на стены или заново их покрасила, но на это, к сожалению, не хватило денег.