Полюс вечного холода

– Я бы здесь до конца дней прожил, – признавался он, ворочая хариуса на чугунной сковороде. – Во-первых, красота неописуемая! Где вы еще увидите этакий парадиз, причем не в тропиках, а в вечной мерзлоте? Во-вторых, отшельнический образ жизни укрепляет здоровье. Мне не на кого положиться, я все делаю сам: рублю дрова, охочусь, ловлю рыбу… И заметьте: в моем рационе – сугубо натуральная пища. А в-третьих, какой простор для изысканий! Каждый день, прожитый в этом краю, обогащает меня и духовно, и интеллектуально…

Артемию Афанасьевичу было лет шестьдесят, но смотрелся он бодро и молодцевато. Полнота не мешала ему двигаться с известной ловкостью, без какой-либо одышки, а силы хватало, чтобы ломать руками, без топора, поленца для растопки. Единственным его недостатком было некоторое занудство. Обожал он все систематизировать, раскладывать по полочкам: во-первых, во-вторых, в-третьих… Но на месте Вадима кто бы стал придираться?

– Я вас спас, – подчеркнул Мышкин непреложный факт и, надломив на рыбьем боку запекшуюся корочку, оценивающе осмотрел распаренную белую мякоть. – Ничего от вас не утаиваю. Расскажите же и вы о себе: кто вы такой, откуда взялись и что вас забросило в наше захоломье?

Вадим попал в затруднительное положение. Осмотрительность не позволяла козырять перед малознакомым человеком бумагами из ОГПУ и распространяться о секретном задании. Но если взглянуть с другого ракурса, то Артемий Афанасьевич – ценнейший кадр. Сколько всего можно разузнать у человека, прожившего на побережье Лабынкыра больше года и не отягощенного предрассудками!

Он обошелся полуправдой: дескать, направлен сюда с группой товарищей для проведения первой советской переписи населения, объявленной в начале осени. Перепись предполагает опрос всех граждан СССР, независимо от их местонахождения.

– Угодили вы, дружище, как кур в ощип! – хохотнул Мышкин и взмахнул лопаточкой, которой ворошил рыбину на сковородке. – Это ж сколько вам придется за оленьими пастухами гоняться, пока всех перепишете!

Кухонная утварь в избушке была представлена в минимальном количестве, поэтому Артемий Афанасьевич выложил зажаренного хариуса на деревянную дощечку и протянул Вадиму вместо вилки расщепленную палочку.

– Угощайтесь… Хлеба нет, не обессудьте. Хорошо, хоть соли взял с избытком. Житие мое прекрасно, но и оно не без минусов. Я пополняю закрома рыбой, мясом, грибами-ягодами, но есть продукты, о которых можно только мечтать. Во-первых, сыр, во-вторых, сливочное масло, в-третьих… Ладно, не стану вас утомлять, ешьте.

Проголодавшийся Вадим не заставил себя упрашивать. Он отломил дымящийся шматок рыбного филе и, пока ученый затворник не вздумал выспросить еще что-нибудь, подкинул ему встречный вопрос: какой именно наукой тот занят.

Артемий Афанасьевич начал загибать длинные и необыкновенно подвижные, как у Фризе, пальцы, перечисляя: во-первых, география, во-вторых, гидрография, в-третьих, биология, в-четвертых, метеорология…

– Мы с вами находимся на полюсе холода, где стужа в семьдесят градусов – обычное явление. Но Лабынкыр находится не в Арктике и даже не в Заполярье! Если брать координаты широты, то он всего лишь чуть-чуть севернее Петрозаводска. Вы бывали в Петрозаводске? Там о таких температурных аномалиях и не слыхивали…

– И с чем связан этот своеобразный климат?

– Пока что загадка. Я для того и приехал, чтобы ее разгадать… А как там в Москве? Что нового?

Мышкин обглодал хвост хариуса, бросил кости в печь. Сидя за столом на перевернутом ведре (табуретка досталась Вадиму), он не слишком соблюдал светские приличия – одичалость наложила на него отпечаток, сквозя в размашистых жестах, хохоте. Ее не могли скрыть высокоумные рассуждения о географических широтах и климатических нонсенсах. Вадим – не вслух, а про себя – усомнился, что Артемий Афанасьевич сидит в тундре с прошлого года. Это мнение укрепилось после рассказа о московских реалиях. Мышкин воспринимал как новости даже то, что произошло два, три, четыре года назад.

Непростой типус. Надо присмотреться к нему повнимательнее. Но сейчас Вадима больше занимала не персона хозяина избушки, а его познания, касавшиеся окрестных мест, и в наивысшей степени Лабынкыра. Сидючи на прибрежье, Артемий Афанасьевич всяко должен что-то знать и про кровожадных охотников за мамонтовой костью, и про нежить, водящуюся в озере и близ него. Вернув беседу из московского русла в якутское, Вадим показным движением потер ссадину на щеке – следствие потасовки с пленившими его супостатами – и спросил:

– А что за дикий люд здесь обитает? Меня чуть не порешили…

Мышкин встрепенулся.

– Уболтал я вас, а вы мне свои злоключения недосказали. Во-первых, надобно полагать, – он взмахнул грязным ногтем в сторону сохнувших манаток, – что вам привелось поплавать в Лабынкыре. Причем не по своей воле, иначе б растелешились… Не завидую. Водица в это время года студеная, она и летом хорошо если до девяти градусов прогревается. Во-вторых, кто-то вас предварительно побил. И в-третьих, где ваши переписчики?