Полка. О главных книгах русской литературы

28 мая 1862 года в центре Петербурга вспыхнули пожары на Апраксином и Щукином дворах, горели рынки. В обстановке паники молва винила в поджогах студентов-нигилистов. Лесков выступил в «Северной пчеле» с передовицей, где призывал полицию провести тщательное расследование и назвать виновников, чтобы пресечь слухи. Прогрессивная общественность восприняла этот текст как прямой донос; разразился скандал, и «Северная пчела» отправила неудачного корреспондента в длительную командировку: западные губернии России, австрийская Польша, Чехия, Париж. В этом полуизгнании раздражённый Лесков пишет роман «Некуда», злую карикатуру на нигилистов, и по возвращении в 1864 году печатает его в «Библиотеке для чтения» (популярном журнале несколько охранительского толка) под псевдонимом М. Стебницкий, тем самым радикально ухудшив свою только формирующуюся литературную репутацию: «„Некуда“ — вина моей скромной известности и бездны самых тяжких для меня оскорблений. Противники мои писали и до сих пор готовы повторять, что роман этот сочинён по заказу III Отделения»[1031].

Николай Лесков. 1864 год[1032]

Как она написана?

Как остросюжетная новелла. Густота действия, закрученный сюжет, где громоздятся трупы и в каждой главе новый поворот, не дающий читателю передышки, станет патентованным лесковским приёмом, из-за которого в глазах многих критиков, ценивших в художественной прозе идеи и тенденции, Лесков долгое время оставался вульгарным «анекдотистом». «Леди Макбет…» выглядит почти как комикс или, если без анахронизмов, как лубок — на эту традицию Лесков опирался сознательно.

В «Леди Макбет…» ещё не бросается в глаза та «чрезмерность», вычурность, «языковое юродство», в котором современная Лескову критика упрекала его в связи с «Очарованным странником» и «Левшой». Иначе говоря, знаменитый лесковский сказ в раннем очерке не очень проявлен, зато видны его корни.

«Леди Макбет Мценского уезда» в наших сегодняшних представлениях — повесть, но авторское жанровое определение — очерк. Очерками называли в то время и художественные вещи, но слово это неразрывно связано в сознании читателя XIX века с определением «физиологический», с публицистикой, журналистикой, нон-фикшн. Лесков настаивал на том, что знает народ не понаслышке, как литераторы-демократы, а близко и в лицо и показывает его, каков он есть. Из этой авторской установки вырастает и знаменитый лесковский сказ — по определению Бориса Эйхенбаума[1033], «такая форма повествовательной прозы, которая в своей лексике, синтаксисе и подборе интонаций обнаруживает установку на устную речь рассказчика». Отсюда — живая и разная, в зависимости от сословия и психологии, речь героев. Собственная авторская интонация бесстрастна, Лесков пишет отчёт о криминальных событиях, не давая моральных оценок — разве что позволяя себе ироническую ремарку или давая волю лиризму в поэтической любовной сцене. «Это очень сильное исследование преступной страсти женщины и весёлого цинического бессердечия её любовника. Холодный беспощадный свет льётся на всё происходящее и обо всём рассказано с крепкой „натуралистической“ объективностью»[1034].

Что на неё повлияло?

Прежде всего — собственно «Макбет». Лесков определённо знал пьесу Шекспира — четырёхтомное «Полное собрание драматических произведений…» Шекспира, изданное в 1865–1868 годах Николаем Гербелем и Николаем Некрасовым, до сих пор хранится в библиотеке Лескова в Орле; пьесы, включая «Макбета», испещрены множеством лесковских помет[1035]. И хотя «Леди Макбет Мценского уезда» была написана за год до выхода первого тома этого издания, «Макбет» в русском переводе Андрея Кронеберга был опубликован в 1846 году — этот перевод был широко известен.

Лубок «Кот Казанской, ум астраханской, разум сибирской…». Россия, XVIII век[1036]

Лубок «Пряди, моя пряха». Россия, около 1850 года[1037]

Купеческий быт был хорошо знаком Лескову в силу его смешанного происхождения: отец его был скромным чиновником, получившим личное дворянство по чину, мать — из богатой помещичьей семьи, дед по отцу был священником, бабка по матери — из купцов. Как писал его ранний биограф, «он с раннего детства находился под влиянием всех этих четырёх сословий, а в лице дворовых людей и нянек ещё под сильным влиянием пятого, крестьянского сословия: его няня была московская солдатка, нянькою его брата, рассказами которой он заслушивался, — крепостная»[1038]. Как полагал Максим Горький, «Лесков — это писатель с самыми глубокими корнями в народе, он совершенно нетронут какими-либо иностранными влияниями»[1039].