Полка. О главных книгах русской литературы

Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина… леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит-катается
На колеснице огненной…
Всё терпит богатырь!

Матрёну эта апология терпения совершенно не впечатляет:

«Ты шутишь шутки, дедушка! —
Сказала я. — Такого-то
Богатыря могучего,
Чай, мыши заедят!»

Позже старик Савелий (по чьей вине погиб сын Матрёны) говорит ей: «Терпи, многокручинная! / Терпи, многострадальная! / Нам правды не найти». Разумеется, эта мысль ей противна, и она вечно ищет справедливости. Для Некрасова важнее само намерение, чем результат: Матрёна Корчагина не счастлива, но в ней есть то, что в других обстоятельствах может стать фундаментом счастья: смелость, неуступчивость, сильная воля. Впрочем, этих других обстоятельств ни Матрёна, ни современные ей крестьянки не дождутся — за счастьем, говорит она странникам,

Идите вы к чиновнику,
К вельможному боярину,
Идите вы к царю,
А женщин вы не трогайте, —
Вот Бог! ни с чем проходите
До гробовой доски!

В чём особая роль фрагмента «Пир на весь мир»?

На смену вопросу о том, в чём счастье и есть ли уже сейчас на Руси счастливый человек (или группа людей), приходит другой вопрос: как изменить положение русского крестьянина? Этим и обусловлен необычный характер последнего по времени создания фрагмента поэмы — «Пира на весь мир».

Даже на поверхностный взгляд эта часть отличается от остальных. Прежде всего, как будто окончательно прекращается движение: странники больше не идут по Руси, они остаются в дереве Большие Вахлаки на пиру по случаю смерти Последыша — участвуют в своеобразных поминках по крепостному праву. Во-вторых, здесь странники не встречают никого нового — все персонажи те же, кого мы уже видели в фрагменте «Последыш». Мы уже знаем, что искать среди них счастливца не имеет смысла (а тем, кто появляется в этом фрагменте впервые, странники даже не пытаются задать волнующий их вопрос). Такое впечатление, что погоня за счастьем и счастливцем либо прекращена, либо отложена, а сюжет поэмы претерпел изменение, не предусмотренное в её первоначальной программе.

Поиск счастья и счастливого сменяется обсуждением, разговором. Впервые в поэме её персонажи-крестьяне не просто рассказывают свои истории, но сами начинают искать причины своего положения, своей тяжёлой жизни. До этого только один персонаж из народа был показан как своеобразный «народный интеллигент» — Яким Нагой, любитель «картиночек» (то есть живописных работ, развешиваемых по стенам для детского образования и для собственной радости) и человек, способный толково и неожиданно компетентно объяснить истинные причины и реальные размеры народного пьянства: он говорит, что «люди мы великие / В работе и в гульбе», и поясняет, что вино — своего рода замещение народного гнева: «У каждого крестьянина / Душа что туча чёрная — / Гневна, грозна, — и надо бы / Громам греметь оттудова, / Кровавым лить дождям, / А всё вином кончается. / Пошла по жилам чарочка — / И рассмеялась добрая / Крестьянская душа!» (Это «теория», как бы оправдывающая показанную несколькими строками ранее неприглядную практику.) В последнем фрагменте поэмы таким рефлексирующим субъектом выступает целый «мир», своего рода стихийное народное вече.

При этом обсуждение, глубокое и серьёзное, ведётся всё в тех же фольклорных формах, в форме притч и легенд. Взять, например, вопрос о том, кто виноват в страданиях народа. Вина сначала, конечно, возлагается на дворян, помещиков, чья жестокость заведомо превосходит любой народный проступок и преступление. Её иллюстрирует знаменитая песня «О двух великих грешниках». Её герой разбойник Кудеяр, в котором проснулась совесть, становится схимником; в видении ему предстаёт некий угодник и говорит, что для искупления своих грехов Кудеяр должен спилить «тем же ножом, что разбойничал» вековой дуб. Этот труд занимает много лет, и однажды Кудеяр видит здешнего богатого помещика, пана Глуховского, который выхваляется перед ним своим распутством и заявляет, что совесть его не мучит: