Полка. О главных книгах русской литературы

Любить —
это с простынь,
бессонницей
рваных,
срываться,
ревнуя к Копернику,
его, а не мужа Марьи Иванны,
считая
своим
соперником.

Поэт мстит Богу, устраивая против него революцию: «Герой „Облака в штанах“, потерпев поражение — в битве за Марию, женщину с именем Богородицы, — развёртывает программу грандиозного мщения»[1764]. Вячеслав Вс. Иванов видел в мятеже против Бога отражение идей Ницше о сверхчеловеке: «Отрицание Бога у молодого Маяковского было настолько горячим, что оно само превращалось в подобие новой религии, где место древнего жертвоприношения занимало принесение в жертву Бога»[1765]. Не случайно поэт провозглашает себя Заратустрой, отсылая к ницшеанскому учению и словам героев Достоевского. Страстный богоборческий монолог в поэме не раз сравнивали с легендой о Великом инквизиторе из романа «Братья Карамазовы», где Иван Карамазов в аллегорической форме размышляет о свободе воли и совести в христианстве и подвергает сомнению важнейшие религиозные постулаты. Достоевский считал эту притчу кульминацией всего романа, а современники называли её анархической и вольнодумной. Отсылки к «Братьям Карамазовым» есть и в поэме Маяковского «Флейта-позвоночник» (1915):

Владимир Маяковский с Алексеем Кручёных, Давидом Бурлюком, Бенедиктом Лифшицем и Николаем Бурлюком. Москва, 1913 год[1766]

Если правда, что есть ты,
боже,
боже мой, если
звёзд ковёр тобою
выткан,
если этой боли,
ежедневно множимой,
тобой ниспослана, господи,
пытка,
cудейскую цепь надень.
Жди моего визита.
Я аккуратный,
Не замедлю ни на день.
слушай,
всевышний инквизитор!

Восстание поэта против Бога и ангелов — это ещё и характерное для футуристов стремление порвать с традицией, сбросить Всевышнего с парохода современности вслед за классиками литературы.

Как мотивы и идеи «Облака в штанах» отразились в дальнейшем творчестве Маяковского?

Идеи, мотивы и образы «Облака» были развиты в поэмах «Флейта-позвоночник», «Война и мир», «Про это», «Человек», «Во весь голос». Так, мотив похищенной любви проявляется во «Флейте-позвоночнике» (1915), написанной вслед за «Облаком в штанах» и посвящённой Лиле Брик:

Захлопали
двери.
Вошёл он,
весельем улиц орошён.
Я
как надвое раскололся в вопле,
Крикнул ему:
«Хорошо,
уйду,
хорошо!
Твоя останется.
Тряпок нашей ей,
робкие крылья в шелках зажирели б.
Смотри, не уплыла б.
Камнем на шее
навесь жене жемчуга ожерелий!»

Любовная трагедия снова сопряжена с богоборческими мотивами: это Бог вывел «проклятую» возлюбленную «из пекловых глубин» и приказал любить. Жестокий замысел Господа, которого поэт именует «небесным Гофманом», «всевышним инквизитором», обрекает героя на душевную муку ради забавы. Филологи Анна Сергеева-Клятис и Андрей Россомахин в комментарии к поэме обращают внимание на подтекст образа возлюбленной, связанный с известным рассказом Гофмана «Песочный человек» (1816): «Оттуда могли быть почерпнуты и использованные в рефрене эпитеты: „небесный Гофман“ и „ты, проклятая“ (собственно, „небесный Гофман“ — это Господь, который выдумывает, создаёт „проклятую“ красавицу, — именно поэтому цензор и удалил этот эпитет»)[1767]. Образ инфернальной героини может отсылать и к апокрифу о первой жене Адама Лилит, которая не желала покоряться мужу и стала одним из ночных демонов[1768]. Как и в страстной отповеди в «Облаке в штанах», поэт продолжает говорить с Богом на равных и завершает «Флейту-позвоночник» собственным распятием:

В праздник красьте сегодняшнее число.
Творись,
распятью равная магия.
Видите —
гвоздями слов
прибит к бумаге я.

Образы «тринадцатого апостола», «крикогубого Заратустры», «златоустейшего», которые примеряет на себя поэт в «Облаке в штанах», сменяются идентификацией с Иисусом в поэме «Человек» (1918). Это произведение — не что иное, как новое Евангелие от Маяковского, поэтапно описывающее рождение, жизнь, страсти, вознесение Маяковского, его пребывание на небе, возвращение на землю. Не случайно обложка поэмы (издание 1918 года) тоже изображает распятие в виде скрещения слов «Маяковский» и «Человек». Здесь поэту вновь противостоит могущественный враг, у которого служит поваром сам Бог и для которого Фидий ваяет «пышных баб»: