Полковник

А вообще-то (перед зеркалом в странной позе, с указательным пальцем у виска, замер полковник), а вообще-то, понимали или нет они свою роль, роль вождей? Как какой-то мифической, однако ж и реально существующей головы огромного, многомиллионного тела! Слышали или нет эти миллионы пульсиков, собирали или нет в себя эти миллионы разрозненных мыслей в одну главную? Несомненно! Иначе ж никогда тебе не быть русским вождем. «Братья и сестры! — откашлявшись, произносит он торжественно… Да-да, именно так и должен был он в смутную свою минуту обратиться к своему народу. — Пусть осенит вас крестное знамя ваших великих предков — Александра Невского, Дмитрия Донского…» Он осторожно поправляет орден Александра Невского, зазубренными его краями словно бы проверяя чувствительность все более немеющих пальцев, он шепчет что-то неразборчивое, ему становится горько и обидно… комок застрял в горле, он пытается еще раз повторить: «Братья и сестры!» Но лишь сипит, горлом хлюпает, ему до слез обидно… Но, собственно, разве ж народ убрал из Музея Революции все, что напоминало бы нам сейчас о Сталине? В последний раз там побывав, полковник с горечью констатировал: висит там куртка Свердлова, висит фуражка Дзержинского, висит тельняшка матроса — участника революции. А вот человеку, который более полувека принимал активное участие в российском революционном движении, места — увы! — не нашлось. А ведь Сталин не только участник всех трех русских революций, он после Ленина почти тридцать лет стоял во главе партии и народа! И это в исключительно ответственные периоды русской истории. И такому человеку, горько качает полковник головою, не нашлось места в Музее Революции! Не нашлось места для его трубки, рублевой пачки «Герцеговины Флор»! Сунув рассерженно руку в карман, полковник обнаружил почти нетронутую пачку «Беломора» и не раздумывая закурил.

Да, возможно, как человек Сталин наделал много непростительных ошибок… процентов на тридцать, как и у Мао Цзэдуна, жизнь его состоит из ошибок. По-видимому, как и у каждого смертного. Но осложняя, а то и создавая экстремальные ситуации, именно в этих ситуациях действовал как истинный вождь, с беспощадной решительностью всегда достигая того, чего хотел, — будь то коллективизация, индустриализация, будь то победа над Гитлером.

А что сейчас? Сейчас катастрофически теряем свое национальное достоинство. Видно, кому-то сильно это надо. Да, к сожалению, готовы молиться на все, что идет из-за границы, начиная от товарного устройства жизни до конкурсов красоты. Готовы исповедоваться во всех мыслимых и немыслимых прегрешениях, во всем-де виноваты одни мы! Современные радетели-правдоискатели готовы маятник народного самосознания затолкать на самые задворки истории — знай свой шесток! Но этот маятник тяжел! Ой как тяжел (полковник-то знает наверняка), и если этот маятник в другую сторону качнется!.. Полковнику заранее жаль этих радетелей-правдолюбцев.

Им, радетелям за историческую справедливость, очень бы хотелось выставить Сталина кем-то вроде Пиночета или папаши Дювалье, потерзавших вволю свои народы. Понятно, так им, радетелям, удобнее вершить свои мелкие делишки. Но только Сталин-то был совсем другим. По крайней мере, если не в сознании радетелей, то в сознании народа. Иначе бы не бросались с его именем под танки, не шли бы с его именем гордо на казнь. Когда выскакивающий из окопа с пистолетом полковник орал: «За Родину-у-у!», «За Сталина!» — тут же подхватывали за спиною окопы, горячо дышало в спину, упоительно несло вперед среди своих. И все это сливалось в то единое, что лишь и могло победить в той страшной войне не на жизнь, а на смерть. И это факт, от которого никуда не деться.

Факт и репрессии, и культ, и ошибки. Но и то, что в полковнике много лет так слитно существует, пережило и времена развенчивания, и времена застоя, — все это тоже факт. В основе нашей истинной жизни всегда лежало братство неравных. Взять революцию, взять энтузиазм первых пятилеток, патриотизм Великой Отечественной войны или радость послевоенного созидания, везде увидим мы именно это — братство неравных. Сейчас доброхоты, из тех, что всегда на подхвате, из этого слитного понятия выхватывают как горящие угольки то одну, то другую его составляющую. Греют нечистоплотные ручки. Сводят это высокодуховное понятие к примитивно экономическому — уравниловке, чтобы вместе с грязной водичкой выбросить незаметно и самого ребенка. Их задача — начисто вытравить в сознании народа это основополагающее наше понятие. Собственно, ради чего и революцию народ затевал и в Великую Отечественную бился не на жизнь, а на смерть. Ну а если же думать лишь о колбасе и шмотках (о чем все речи сегодняшние!), то и революции никакой не надо, конечно, ибо самый подходящий для этого строй — капитализм.