Полковник трех разведок

Как всегда после подобного сообщения, Постольников долго держал томительную паузу, которая могла значить все что угодно, вплоть до завершения разговора.

— Неужто в первопрестольной настроены отменить операцию? — по все той же кабинетной традиции обязан был взорвать эту паузу майор.

— Создается впечатление, что основной курс у них все же взят на путч. Ищут того, кто способен деликатно убрать нашего «товарища Карно». Возможно, уже завтра нам назовут пару имен, которые придется разрабатывать в качестве претендентов. Причем еще до визита Сукарно в Москву.

Майор по-прежнему топтался на полпути к столу, как подчиненный, осмелившийся явиться к шефу явно невовремя и явно не по делу.

— В таком случае, товарищ полковник, нам следует предложить многоходовую операцию.

— Попытайся удивить.

— На первом этапе мы заставляем объект клюнуть на приманку любовного амура, а затем уже, на волне дискредитации, запускаем механизм военно-политического путча.

— И все? — поиграл уголками губ Постольников.

— Ну, если в самых общих чертах…

— «Многоходовка», можно сказать, классическая. Хотя в самом замысле своем — до предела примитивная.

— Зато многократно проверенная предшественниками, — напомнил майор.

— Не возражаю: многократно. Но все же… Не нравится мне весь этот экспромт. При любом неудачном раскладе мы окажемся крайними — и для московской конторы нашей, и для Джакарты, не говоря уже о путчистах, тоже очень скорых на расправу.

— Вот только выбора-то у нас нет.

— Нам не выбор искать нужно, а пути решения поставленной задачи, майор, — по давней привычке своей, потер Постольников тыльной стороной ладони небритый подбородок.

— С учетом того, что окончательно останавливаемся на шантаж-интиме?

— На шантаж-интиме, говоришь? Глубокомысленно сказано, хотя и без подробностей. Словом, садись и мнительно, во всех мысленных деталях, излагай.

Усевшись, майор прокашлялся и на несколько мгновений даже уставился взглядом на портрет Хрущева над головой у шефа, словно актер, ищущий поддержки у своего учителя сценического искусства…

В течение какого-то времени майор вводил Постольникова в тайны «султанского гарема» революционера-марксиста Сукарно, с подобострастием евнуха, представлявшего жен своего повелителя.

Все глубже проникая в тонкости этой эротико-романтической «шахерезады», полковник уже видел перед собой лики сексуальных мучениц вождя. Прежде всего — четырнадцатилетней Утари, дочери первого политического наставника Сукарно. К которой, однако, будущий президент настолько платонически охладел, что, как утверждали злые языки, она так и осталась «щедро изласканной»… девственницей. Впрочем, злые языки — на то и злые…

Зато на смену так и не совращенной малолетке пришла перезревшая, замужняя Инггид, жена преподавателя Технологического института, который имел неосторожность приютить Сукарно у себя в доме. И так уж случилось, что «товарищ Карно» коварно соблазнил его супругу, а затем вообще увел ее. Правда, великовозрастной азиатской Джульетте тоже не повезло, потому как и в ней платонический страдалец Карно тоже очень скоро разочаровался. Во всяком случае, дело не дошло не только до свадьбы, но и до серьезных отношений.

А когда же и с кем именно «дошло»? Биографами вождя принято считать, что это произошло уже в 1938 году. Во всяком случае, именно тогда в досье на будущего президента появляется некая Фатмавари, его школьная ученица, на которой в 1943 году он, в конце концов, женился. Но тоже сугубо платонически, то есть конкретнее говоря, заочно, через своего «некоего представителя».

— Нет, ну, живут же люди, — предался майор несказанному удивлению своему, — заочно женился, заочно развелся! И никаких тебе «персональных дел» в парткоме, никаких профкомовских «аморалок», не говоря уже об алиментах! Это ж какая воля вольная!

— Как только станешь президентом, — осадил его полковник, — тебе тоже позавидуют. А пока что продолжай.

— Правда, поговаривали, что и забеременела эта юная девица тоже вроде бы заочно, от всё того же «некоего представителя»… Да только, кто этим сплетникам поверит, во всяком случае, до тех пор, пока Сукарно все еще остается у власти?

— Ничего, как только свергнут с престола или сам упокоится, так сразу же и спросят — по персоналкам, по аморалкам, по всему. Так уж в этом мире повелось, что чернь прозревает лишь после физического или должностного «упокоения» диктатора. Вот тогда они все подаются в критиканы, — все больше увлекался Постольников, явно имея в виду свою отечественную «чернь», окончательно распоясавшуюся после развенчания культа личности Сталина.

Понимая, что словесный вулкан шефа лучше пресечь сразу же, при первом «нервотрясении», Горюнов решительно продолжил: