Интересовало также внешнюю разведку, кто именно из индонезийских генералов лоббирует связи с Японией, в ущерб связям с Союзом и европейскими капстранами; и какую неофициальную позицию занимает по этому вопросу сам Сукарно?..
— Как вы понимаете, значительную часть нужной информации мы уже получаем из источников в индонезийском Генштабе и в окружении президента, а также из донесений сотрудников посольства.
— У меня есть опыт работы за рубежом, в том числе и под дипломатическим прикрытием, товарищ генерал.
— Я в курсе.
— Поэтому остается выяснить один-единственный вопрос: в какие сроки планируется приезд Сукарно в Москву?
— Это интересует всех, вплоть до высшего руководства нашей страны.
— Для меня это принципиально важно — ориентироваться по датам.
— Предположительно, это событие должно произойти в первых числах июня.
Уловив глубокий вздох полковника, Ванин не сразу понял, что это вздох облегчения, поэтому настороженно взглянул на него.
— Вас тревожит привязка к датам возможного пребывания президента Индонезии в нашей стране?
— Естественно, тревожит. Но вижу, что у нас пока еще достаточно времени, чтобы начать теоретическую проработку указанных вами вопросов, — объяснил Пеньковский.
— Красиво мыслишь, полковник.
— Правда, все эти пункты ваши люди могли прояснить через консульский отдел посольства или через наших агентов в советском посольстве в Джакарте; через экономический отдел внешней разведки, наконец.
Замечание генерал воспринял болезненно, тем не менее отреагировал с достоинством:
— Не могли же мы оставить без внимания возможности вашего отдела, полковник. Игнорировать таких специалистов, как вы, не в наших правилах.
— По опыту знаю, что какие-то нюансы тех проблем, о которых идет речь в данной «разработке», в самом деле могут всплыть во время общения с членами индонезийской делегации. Так что наша задача — максимально вскрыть возможности подобных визитов. Само собой, буду подключать своих людей.
— Наконец-то им по-настоящему будет чем занять себя, — странновато как-то проворковал Ванин.
«Ничего, — мысленно успокоил себя Пеньковский, чувствуя, что своим красноречием генерал в очередной раз попытался щелкнуть его по носу. — Главное, что помешать моей поездке в Британию визит этого аборигена индонезийской глубинки никак не сможет. Другое дело, что и расслабляться тоже нельзя. Не тот случай».
— Словом, времени у нас пока еще достаточно, будем действовать, — попытался Пеньковский скомкать окончание их встречи, а значит, предельно сократить её.
— Не так уж и много у вас времени, как может показаться, полковник, — вдруг суровым командирским голосом одернул его Ванин. — Так что эти свои студенческие замашки: «Да выучим мы их китайский язык за две ночи перед экзаменом!» — вы бросьте.
— Я всегда, со всей возможной серьезностью, отношусь к любой задаче, которая стоит передо мной, товарищ генерал, — и себе ожесточился Пеньковский. — Свидетельством тому — весь мой послужной список.
Такого завершения их разговора Ванин явно не ожидал, и только поэтому, очевидно, замялся, не зная, как реагировать на этот словесный «оскал» офицера Главного разведуправления Генштаба, который, увы, не был в его подчинении.
— К изыскам вашего послужного списка мы обратимся как-нибудь в другой раз. А пока что, надеюсь, мы правильно поняли друг друга, потому как мыслишь красиво.
— Мне тоже хотелось бы надеяться, — в том же агрессивно-ироническом тоне отреагировал Пеньковский.
Покидая здание КГБ, полковник благодарил судьбу, что этот генерал не знает о его предстоящей командировке, или, во всяком случае, не заговорил о ней. И что сам он, теперь уже «агент Алекс», тоже решился промолчать, ни коим образом не желая испытывать судьбу.
Во всем, что касалось предстоящей лондонской поездки, он становился суеверным. Чем ближе была дата отъезда, тем все более томительным представлялось ожидание. Казалось, вот-вот вмешается какая-то черная сила, и все его надежды развеются прахом. Причем Пеньковский порой упускал из виду, что уезжает-то он не навсегда. Увы, пока еще — не навсегда.
«А ведь любой другой на твоем месте, — сказал себе полковник, садясь в машину, — сделал бы всё возможное, чтобы, оказавшись в Лондоне, тут же перевоплотиться в «невозвращенца».
Он, конечно, тут же принялся убеждать себя, что еще не время. Что сотрудничество с англичанами еще только начинается и что «уходить за рубеж» он должен, уже зарекомендовав себя, с именем, с деньгами, с достоинством борца против мировой коммунистической угрозы… И хотя бы с набросками рукописи будущей книги. Да-да, хотя б с черновиком рукописи будущей книги, которую он мог бы назвать «Записками неразоблаченного шпиона» или «Мемуарами полковника трех разведок».
А что, пусть даже и так: «Полковник трех разведок». Во всяком случае, звучит интригующе. Книга воспоминаний — вот что способно ввести его имя в элиту мировой разведки, в сонм выдающихся «рыцарей плаща и кинжала». Ради такого признания в самом деле стоит по-настоящему рискнуть.