Полковник трех разведок

— Из этой отрасли — выудить удалось не так уж и много. Событие произошло недавно. Тема в научном мире предельно закрытая, особой государственной важности. О сугубо пропагандистской истерии вокруг полета вы можете узнать из прессы. По-моему, от этой газетной мути устали даже сами кремлевские пропагандисты.

— Да что-то не похоже. Пока что им удается гнать настоящую информационную волну.

— Уверен, что хватит их ненадолго.

— То есть лично у вас, насколько я понимаю, ни восторга, ни особого прилива патриотических чувств полет Гагарина не вызывает.

— Речь должна идти не о моих чувствах, господин Винн. Понимаю: секреты космической миссии для вас очень важны. Однако замечу, что во время предыдущих наших встреч эта тема не затрагивалась. Насколько я помню.

— Все ожидали, что первым космонавтом станет все же американец, — пробубнил агент-промышленник. — Для подобного оптимизма были все основания. Впрочем, практическое освоение космоса не может быть делом одной страны; рано или поздно оно превратится в общечеловеческую акцию.

— При нынешнем накале пропаганды, это произойдет нескоро, — сухо парировал Пеньковский, понимая, что при подобных умозаключениях его собственные «агентурные акции» резко падают. — К тому же я понял, что вопросы, относящиеся к покорению космоса, неминуемо возникнут, поэтому кое-чем всё же успел запастись.

— Предусмотрительно. Советую эти, как и все прочие материалы, передать мне сразу же, прямо здесь, в машине. Ради ускорения процесса.

— Вы уверены, что передача столь секретных материалов именно вам и прямо здесь, в машине, будет правильно воспринята вашим руководством?

— А что его способно насторожить, это мое руководство?! — наигранно изумился Британец. — Особенно после того, как вы решились доставлять свои сверхсекретные материалы не в виде шпионской микропленки, а в таком вот «антисекретном» виде и таким банальным, чтобы не сказать вульгарным, способом.

— Мой багаж досмотру не подлежал. Таков один из пунктов, защищающих мой дипломатический статус.

— Да плевать представители службы безопасности хотели на этот статус, когда возникает хоть малейшее недоверие, — взъярился собеседник Алекса. — Особенно в вашей стране. А в Союзе вызвать подозрение…

Но едва Винн произнес это, как парень, сидевший за рулем, медлительно, вальяжно взглянул на него, и Британец тут же запнулся на полуфразе.

— Словом, господин полковник, к тому времени, когда вы устроитесь в номере отеля и немного отдохнете, — резко сменил он не только тон общения, но и тему, — эксперты из Центра успеют ознакомиться с вашими материалами, оценить их и высказать пожелания.

Лондон. По пути из аэропорта в отель «Маунтройял».

20 апреля 1961 года

Поняв, что дальнейшие пререкания бессмысленны, полковник тут же открыл лежавший у него на коленях большой портфель и, к величайшему удивлению Британца, извлек из него довольно объемистый пакет. Еще больше он поразил Винна, когда из кожаного чемоданчика, которого полковник отказался запихивать в багажник, а поставил между собой и им, он извлек второй пакет[18]. Не столь объемистый, но все равно способный поразить воображение…

Держа в руках эти пакеты, агент британской разведки несколько мгновений изумленно смотрел на россиянина. Считая, что Гревилл ожидает объяснений, полковник неожиданно зачастил:

— Понятно, что в папках находятся материалы, собранные мною предварительно и, можно сказать, на скорую руку. Тем не менее в них есть все, что способно заинтересовать вас: фотопленки, фотокопии многих документов и чертежей, мои разъяснения, сведения о некоторых агентах, работающих на Западе, с закодированными, ясное дело, именами, и так далее.

— Вы это всерьез, полковник? — всё еще не мог избавиться от своего изумления Британец.

— Вполне. Можете не сомневаться.

— И вы сумели все это… — взвесил англичанин пакеты на ладонях, — собрать за столь короткий срок?! Удивительная работоспособность.

— Вы хотели сказать: «подозрительная».

— И подозрительная тоже, если уж мы говорим предельно откровенно.

— Признаюсь, кое-какие документы были заготовлены еще до нашей с вами московской встречи, но в целом пришлось основательно поработать.

— Извините за назойливость, Алекс, однако… Удивляет, что вы решились провозить все это, — снова взвесил Британец в руках бесценные, как он предполагал, пакеты, — через советскую «границу на замке»? Пусть даже и под видом дипломатической почты?

И тут невозмутимый доселе водитель сдвинул на кончик носа светозащитные очки и, забыв о руле и дороге, оглянулся теперь уже на сидевшего у него за спиной Пеньковского. Причем взгляд, которым он окинул этого продавшегося русского, можно было расшифровывать по-разному. Очевидным было одно: в нем просматривалось все что угодно, кроме восхищения.

Будь на его месте русский, тот не удержался бы и произнес: «Ну, ты, мужик, даешь!..», однако про себя подумал бы: «Интересно, из какого дурдома этот идиот сбежал?»

— Потому и говорю: кому пришло бы в голову обыскивать меня? — горделиво вскинул подбородок Пеньковский.