Полководческое искусство

Уже в общих указаниях Шарнхорста для крупных войсковых учений диспозиция для проведения маневра была сочтена недопустимой, и в послевоенное время парадные маневры возобновились с почти показательной точностью. Краткий устав 1812 г. оказался для мирного времени слишком прост. Один из его авторов – генерал Краузенек, бывший начальник Генерального штаба армии, когда в 1821 г. принял командование дивизией, обнаружил целую серию дополнительных указаний в тактической сфере[104], так что вынужден был специально выступить против них. Он писал: «То, что время и военный опыт вызвали перемены, которые могли привести к упрощению, не оспариваю, однако мысль о том, что устав, при разработке которого одним из важнейших требований полагали максимально возможную краткость и четкость, после победоносно оконченной войны оказывается недостаточно подробным, следует полагать не особенно верной. Ведь не только не полезно, а и прямо вредно всякое распоряжение разбирать до мелочей, доводя его до однообразности с такой предупредительностью, которая граничит с педантизмом. Причем те усилия и труд, что так часто были на это потрачены, никогда не окупаются». Однообразие вплоть до мелочей генерал полагал скорее вредным, нежели полезным, и подчеркивал, что для достижения намеченной цели жизнь требует как можно большей свободы в выборе средств.

Понадобился новый крупный военный опыт, чтобы взгляды, высказываемые соратником Шарнхорста, были четко зафиксированы в наших предписаниях. А тогда следующий, вышедший в 1847 г. пехотный устав был во многих отношениях даже отходом от них. Формальности там были безмерно увеличены; уже сам объем устава превосходил версию 1812 г. Конечно, введенное в 1847 г. разделение батальона на ротные колонны уже было существенным прогрессом. Двухчленное ранжирование, которое до сих пор в бою имелось в виду только для фузилерных батальонов, тем самым было распространено на всю пехоту. Ротные колонны должны были всегда приспосабливать свое построение к данным обстоятельствам и цели боя. Так же устав все еще касался гладкоствольного заряжающегося с дула ружья, в то время как с 1841 г. прусская пехота получила оружие, заряжающееся с казенной части. «И с этим уставом, который уже не подходил для ружей с игольчатым запалом, – пишет Малаховски, – прусская пехота и прошла войны 1864, 1866 и 1870–1871 гг.»[105]. Неоднозначный устав с его двойным ранжированием и зачастую противоречащими друг другу требованиями, которые еще помнят старшие из наших современников[106], как известно, надолго пережил войну 1870–1871 гг., хотя постепенно развивающаяся тактика ротных колонн, которая применялась в наставлениях для прусской пехоты, сохранявших силу вплоть до 1888 г., все же содействовала тому, что у прусской пехоты сохранялись основы для практической подготовки к военным условиям.

Далее дополнением послужил и первый предшественник наших последующих указаний для полевой службы: распоряжение о войсковых учениях 1861 г. подчеркивало мощное огневое воздействие из-за свойственных казеннозарядному оружию преимуществ. Последние по сравнению с дульзарядными ружьями давали возможность быстрее перезаряжать, при этом оставаясь на прикрытой позиции, в остальном же игольчатые винтовки, по сравнению с современными, многозарядными, были чрезвычайно несовершенным оружием. Их неподатливый замок часто приводил к помехам в заряжании.

Всякий мыслящий офицер уже тогда уяснил себе, что именно из положений действующего устава будет оспорено в ходе войны. Русский генерал Драгомиров[107], который в 1866 г. полковником сопровождал прусскую армию в Богемию, именно распространением здравых тактических взглядов среди офицерства объяснял господствующую свободу в выборе форм действий, несмотря на педантичное обучение им в мирное время, а также пониманием того факта, что в бою форма – далеко не самое главное[108]. Внимание к формальностям в мирное время, которое русские считали педантичностью, конечно, весьма строго требовалось королем Вильгельмом. Он знал, что самая твердая муштра является основанием для всех военных успехов. Однако он всегда требовал здравых тактических устремлений. Иначе его племянник, принц Фридрих-Карл[109], пытавшийся ориентироваться в обучении на войну в ущерб одностороннему предпочтению парадной дрессировке, никогда не сумел бы оказать свое живительное воздействие на армию. Тайна эффективности короля Вильгельма I[110] заключалась в предоставлении свободы действий другому там, где он находится на верном пути, при одновременном полном соблюдении объемов его королевской власти. Именно таким образом он высвобождал силы, приумножал их, давал им цель и направление.