Полководец

Остальной отряд двинулся за ними вполне степенно, не выказывая намерения стоптать всякого встречного-поперечного. И на постоялый двор прибыли не с таким уж большим отрывом от лихачей. Правда, те все же оказались достаточно расторопными и успели определиться как с комнатами для офицеров, так и с постоем для людей и лошадей.

Еще пара часов, и опустилась темнота. Но к этому времени усталые путники смогли получить не только тепло, но и сытный ужин, сдобренный вином. Правда, не так щедро, как хотелось бы молодым людям. Таковы уж условия службы. По-настоящему расслабиться они себе позволяют только в Динабурге, административном центре воеводства.

— Михайло Андреевич, вас там какой-то господин спрашивает, — подойдя к столу, за которым сидели трое начальствующих лиц, угрюмо доложил Андрейка.

А чего радоваться-то, коли за лихость всю тройку определили в караул? Не важно, что постоялый двор в пределах городских стен. Это ни о чем не говорит. Служба есть служба. Ну и кто должен охранять покой остальных после длительного перехода, как не особо отличившиеся?

— Ну так и пригласил бы его сюда, — окинув взором высокого и худощавого парня, произнес Войнилович.

— Приглашал, да он отказался. Только просил передать, что в поход вместо трех повозок лучше брать одну вьючную лошадь.

— Даже так. Ладно, иди. Господа, прошу прощения, но, похоже, мне нужно переговорить с одним моим старинным приятелем.

— Кто он? — поинтересовался Острожский.

— Потом, Константин. Все потом.

Выйдя во двор, Войнилович обнаружил, что там вовсю идет снег. Середина зимы. Хорошо хоть нет сильного мороза и ветра. Вот так и подмывает замереть в созерцании. В неровном свете окон домов и факелов, на фоне белого савана, укрывающего город, зрелище поистине завораживающее.

Прошел к воротам, куда указал Андрейка. Хм. Нет. Этого молодого человека он никогда не видел. И он не мог быть тем, кто передал короткое послание. Да это вообще какой-то оборванец. Из нищих, что ли?

— Ты меня спрашивал? — строго спросил Войнилович.

— Я, господин, — хриплым голосом ответил незнакомец.

— Не помню, чтобы мы были знакомы.

— Меня прислал тот, кого вы знаете, — пояснил нищий.

— И что он просил мне передать?

— Ничего. Только проводить к нему.

— Хорошо. Веди.

Михайло Андреевич уверенно направился за незнакомцем. Ну не мог его прислать кто-то иной, кроме как Щенкевич, дважды обязанный Войниловичу жизнью. Было дело в прошлую турецкую кампанию. Причем во второй раз Войнилович вырвал шляхтича из плена. Его как раз уже собирались предать мучительной смерти.

Чуть позже польская армия была бита и утратила весь свой обоз. Хм. Вместе с тремя повозками добра, собранного Войниловичем. Щенкевич же имел только одну вьючную лошадь, которую благополучно вывел при отступлении. Вот так и вышло, что едва вынувшийся из плена оказался в более выгодном положении, чем его спаситель.

— Господин, я все сделал, как вы просили.

Они отошли от постоялого двора на два квартала и, едва завернув за угол, очутились перед высоким мужчиной, завернутым в черный плащ.

— Я вижу. Вот твой злотый, — раздался знакомый голос.

Нищий без опаски приблизился к нанимателю, чтобы принять монету. Но в этот момент Щенкевич выбросил вперед левую руку, и в подворотне раздался булькающий хрип, столь характерный для разверстой глотки.

— Богумил, что ты?..

— Иди за мной, — спокойно, словно ничего не произошло, перебил его старый приятель.

Отвернулся и двинулся прочь от агонизирующего нищего вдоль темной улицы. Оно, конечно, из-за белого покрывала темной ее назвать сложно. Однако обильный снегопад ограничивает видимость парой десятков шагов.

Не сказать, что для Войниловича привычно вот такое убийство на улицах Варшавы. Но кровью его не удивить, а Щенкевич никогда не был хладнокровным душегубом. И коль скоро поступил так, то и причину имел достаточно вескую. От этого на душе стало настолько тревожно, что засосало под ложечкой.

— Объяснишь? — поравнявшись с товарищем, спросил Войнилович.

— Я служу в личной гвардии короля.

— Знаю.

— Сегодня получил приказ быть готовым после завтрашнего заседания сената арестовать тебя, воеводу Острожского и всех прибывших с ним клиентов. Моя хоругвь с вечера собрана во дворце.

— В чем нас обвиняют?

— Измена и сговор с врагами Речи Посполитой.

— Псков?

— Да.

— Кто свидетельствует?

— Епископ Инфлянтский и еще несколько шляхтичей.

Теперь понятно, отчего Богумил избавился от свидетеля их встречи и вообще все обставил с такой таинственностью. По сути, он сейчас рисковал оказаться на одной ступени с изменниками.

— Это же бред.

— Насколько я понял, это причина. Карл готов примириться с Августом, но выставил условие — блокада Пскова. Есть мнение, что Острожский этому воспротивится.

— Хм… — задумался Войнилович.

— За один раз мы квиты, Михайло. Прощай, — подытожил Щенкевич.

— Спасибо, Богумил. Прощай.