Полководец

— Гляди, на травматических дульце выкрашено в белый цвет, — наставлял Федор. — Но для вящей верности боевые держите отдельно. Как и говорил Кузьма Платонович, трупы нам без надобности.

— Да понял я уж, — отмахнулся Александр.

— Принимай, — продолжал выкладывать на стол снаряжение каптенармус.

— А это еще что такое?

— Дубинка из толстой кожи, внутрь засыпан песок. Убить такой не убьешь, зато отбить какую часть тела или оглоушить — милое дело, — пояснил Федор.

— Все-то у вас не убий.

— Ну так я же и говорю, ваше дело — ворогу кровь пускать, наше — вязать его в целости и сохранности, — хохотнув, согласился Сбруев.

Когда покончили с разработкой плана захвата усадьбы Борятского, Овечкин покинул дом Карпова в легком закрытом экипаже. Он, конечно, много чего мог себе позволить, но всему есть предел.

Будь здесь Карпов, то и проблем никаких. Чай, и сам боярин. Ну какой патруль, прибежав на шум, станет разбираться, что там и как? Вот он, боярин, которого каждая собака в городе знает и почитает. Дом тоже боярский. Пускай и разбираются меж собой. А их дело маленькое — порядок на улицах города блюсти.

Но Ивана Архиповича нет. Зато есть княгиня Трубецкая, в ведении которой та городская стража и находится. Ну и доверие к ней, как к самому Карпову. Так что никаких сомнений по поводу того, чтобы поставить ее в известность, у Кузьмы не было. Разве что не торопился он с этим.

К Пскову «Окунь» подошел, когда уже стемнело. Весть о том, разумеется, дошла и до княгини, тут же поспешившей на пристань и в госпиталь. Сам Овечкин находился на пароходе, заняв капитанскую каюту, и о нем знали лишь немногие. А потому он сумел незаметно покинуть пристань в поднявшейся суете.

Но теперь, когда все уже готово и оставалось лишь воплотить задуманное, пришла пора навестить и княгиню. В отсутствие Ивана Лиза вместе с детьми всегда проживала в княжеских палатах, на территории крома. Вот туда и направился Овечкин.

— Кузьма Платонович, бог мой!

Лиза, вышедшая к незваному гостю в ночной рубашке и едва запахнутом халате, с нескрываемой радостью бросилась ему на шею. Чем вызвала у Овечкина неподдельную радость и высекла из глаз слезу. Правда, не понять, отчего та мокрота, от радости или от боли. Потому как объятие у молодой княгини было крепким.

— Живой, слава тебе господи, живой. А мы-то испереживались! Похороны такие закатили, что любо-дорого.

— А я вот он, живой, — с горькой усмешкой произнес Кузьма.

— Вот и ладно, что живой.

— Ну это как сказать. Ежели…

— А ты не говори, Кузьма Платонович, — покачав головой, перебила его княгиня. — Чай, теперь-то посчитаешься? — словно говоря, что все понимает, спросила она.

— За тем и прибыл к тебе, Елизавета Дмитриевна.

— Сказывай.

— У шведа в застенках я оказался стараниями иезуитов, а помогал им здесь их змеиный выкормыш, боярин Борятский.

— Уверен? — неподдельно удивилась Трубецкая такому обороту.

— Так ить он в ту ночь говорил со мной, как я с тобой. Купец же Кучеренко в покушении на Ивана Архиповича никоим образом не замешан. Его вообще использовали, только чтобы меня в ловушку заманить.

— Ни его самого, ни его домашних не сыскали.

— А как ты их сыщешь, коли их тела в трясине утопили.

— Доподлинно ведаешь?

— Уж не сомневайся, княгиня. Так и есть.

— Дальше сказывай.

— Брать нужно Борятского. И спешно. Дурное он замыслил. Шведа на Псков привести хочет.

— Эка!

— Угу. Все мнится ему, что мы сами ума нашей земле дать не сможем.

— Что от меня требуется?

— Мы постараемся тихо все сделать, но может так случиться, что и шумнем. Стражу нужно будет придержать, она ведь под твоей рукой. А еще лучше оцепить квартал с усадьбой боярина, чтобы мышь не проскользнула.

— На мою стрелецкую сотню намекаешь?

— Намекаю. Тогда получится, что не я своевольничаю, а ты закон справляешь.

— Хм. Ладно. Я сейчас вызову Егора и отдам приказ. Но ты уверен, что сможешь доказать вину боярина?

— Даже не сомневайся, княгиня.

— Через сколько начнешь?

— За час до рассвета. Оно и сон самый сладкий, и темени той уж не будет.

Подворье боярина Борятского находилось в северном конце Среднего города. Не так чтобы и далеко от усадьбы Карпова. Задний двор, огороженный старой крепостной стеной, ныне приходящей в упадок, выходил на Подгорье. В этом районе, в пойме реки Псковы, под крутым ее левым берегом, располагались бани, кожевенные мастерские, мельницы, варницы, трепальни. Словом, обретался ремесленный люд.

По Подгорью проходила Нижне-Петропавловская улица, названная так в честь храма Петра и Павла. Имелась и Верхне-Петропавловская. Она пролегала уже в черте Среднего города и далее заворачивала в Окольный. Вот на нее-то и выходили парадные ворота усадьбы боярина.

Первыми на штурм отправились безопасники. Ну, ничего особенного. Четверо взобрались на забор. Одна пара тут же начала отстреливать собак. Другая перемахнула во двор. Даже где-то и пошумнее получилось, чем при взятии подворья новгородского купца. А потому, дабы не терять время, лешакам пришлось, не дожидаясь открытия ворот, брать бревенчатую ограду.