Читаем Полководцы Святой Руси полностью

С первым вполне можно согласиться. Разумеется, с детства в представление русского человека о битве на поле Куликовом входит живописное полотно А. П. Бубнова «Утро на поле Куликовом», созданное в 1947 году. Полки стоят, ожидая нападения Мамая, и конных воинов — меньшинство, да их просто мало. Бо́льшую часть воинства составляет «простой народ»: стоящие беспорядочной толпой мужики-крестьяне, которым выдали кольчуги, шлемы, щиты, копья, и то не всем, кто-то — в обычной одежде и шапке, кто-то — простоволосый, кому-то из оружия достался лишь плотницкий топор… Они-то и вынесут на своем хребте основную тяжесть сражения! Но картина Бубнова, наполненная духом подлинного, неказенного патриотизма, в большей степени рассказывает о недавно закончившейся Великой Отечественной войне, чем о вооруженной борьбе с ордынцами. По всей видимости, полки Дмитрия Донского выглядели совершенно иначе: стройные ряды тяжеловооруженной дружинной кавалерии, дорогие, посверкивающие на солнце доспехи бояр, блещущие золотой отделкой шлемы князей, лес пик, и лишь где-то на периферии — небольшие отряды разномастно вооруженных добровольцев, обозники, холопы, присматривающие за имуществом знатных воинов. Стоит задуматься о суровой действительности войн того времени. И дело не только в том, что сбор военных сил для большого похода требует высокой скорости мобилизации, что несовместимо с самим понятием «ополчение». И подавно не в том, что двигались полки Дмитрия Ивановича навстречу врагу быстро (есть данные по маршруту и срокам перемещения из одного пункта в другой), а потому крайне сомнительно, чтобы (исходя из этих данных) слабо организованная толпа крестьян и городских ремесленников успевала бы с высокой скоростью проходить столь большие расстояния. Да если бы крестьяне ярославские или белозерские отправились на поле Куликово своим ходом, они на столь длинных переходах просто полегли бы еще до битвы — от чудовищного утомления! Но не в том, повторюсь, дело. А суть вот в чем: если сравнивать с современной армией, то дружинники — это спецназ, десантники, морпехи, то есть бойцы спецподразделений, одним словом, профессионалы, а ополченцы-крестьяне — необученные призывники. Они могут быть сколь угодно храбрыми, но их просто положат из луков, перережут или, как тогда говаривали, «иссекут» люди, которые получили навыки пользования холодным оружием. Зачем бы русским князьям потребовалось отдавать своих крестьян татарам на безжалостное массовое истребление? Зачем им было отправлять мирных, беспомощных на войне людей на верную смерть? Кому могла прийти в голову мысль превратить обычных работников, в жизни не бравших в руки меч, в высокую траву под кровавыми косами ордынских косцов? Дикая, немыслимая идея — совершить грандиозное жертвоприношение собственного народа! Крайне маловероятно, что она могла зародиться в умах князей и бояр русских, которых с детства учили воевать и управлять людьми. Это ведь не правители и парламентарии XX века, это ведь тоже своего рода профессионалы, а именно профессионалы власти. Так что… да: на русской стороне — одна конница. Правы Пенской и несколько других историков, отстаивающих эту позицию. Никакого «простого народа». Нация русская разделена была в ту пору на три неравные части: одни трудятся, другие сражаются, защищая их от врага, а третьи молятся за тружеников и воинов. Разделение имело самый жесткий характер, и с течением времени оно лишь укреплялось.

Со вторым утверждением (о незначительной численности дружин) сложнее: современные представления о размере княжеских дворов XIV века сами по себе — сплошные гипотезы. Данные источников скудны по этому вопросу настолько, что впору вспомнить народное выражение «кот наплакал». И тот недлинный ряд цифири, которую приводит В. В. Пенской, маловат для сколько-нибудь серьезных обобщений.

Так могло ли быть русское войско больше, чем определил В. В. Пенской? Думается, могло. Во-первых, за счет так называемых «охотников». То есть людей, добровольно вызывающихся идти на войну — за славой и добычей. Они дополняли собой княжеские дворы и, возможно, существенно дополняли. Во-вторых, и княжеские дворы, теоретически, могли быть крупнее — не на порядок, нет, принципиально уровень численности русской рати определен правильно, — но всё же несколько крупнее. Впрочем, по данному пункту отличие вряд ли велико.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Чикатило. Явление зверя
Чикатило. Явление зверя

В середине 1980-х годов в Новочеркасске и его окрестностях происходит череда жутких убийств. Местная милиция бессильна. Они ищут опасного преступника, рецидивиста, но никто не хочет даже думать, что убийцей может быть самый обычный человек, их сосед. Удивительная способность к мимикрии делала Чикатило неотличимым от миллионов советских граждан. Он жил в обществе и удовлетворял свои изуверские сексуальные фантазии, уничтожая самое дорогое, что есть у этого общества, детей.Эта книга — история двойной жизни самого известного маньяка Советского Союза Андрея Чикатило и расследование его преступлений, которые легли в основу эксклюзивного сериала «Чикатило» в мультимедийном сервисе Okko.

Алексей Андреевич Гравицкий , Сергей Юрьевич Волков

Триллер / Биографии и Мемуары / Истории из жизни / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное