Дело здесь не только в уверенности шведов, что их натиск на земли Южной Финляндии, Карелии, Ижорской области будет давать им прирост территории всё дальше и дальше, то есть не только в стремлении развивать успех. Дело еще и в том, что у шведов имелись сильные дополнительные мотивы упорно вести наступление в этом регионе. Ведь через Восточную Балтику, Неву, Ладогу, Волхов проходил стратегически важный торговый путь. Контроль над ним давал колоссальные прибыли и безграничные возможности для собственных торговых операций. Кроме того, Ладога, близлежащие реки и озера были сказочно богаты рыбой, и это само по себе обещало значительный доход. А для надзора за всем путевым узлом требовались всего лишь два-три укрепленных пункта: на Неве, на Волхове и, возможно, на островах Ладоги. Не так-то уж и много…
Ладожское озеро — исключительно важный водоем. Можно сказать, геополитически важный. Кто его контролирует, тот получает возможность бесперебойно набивать свои сундуки «красным товаром», серебряными денариями и гривнами. К чему грабить его окрестности, если логичнее забрать всё?
Летом 1240-го шведская флотилия во главе с «князем» (ярлом) Ульфом Фаси и его кузеном, зятем короля Эрика XI Биргером Магнуссоном[53]
, вошла в устье Невы. С ними явилось католическое духовенство — некие «пискупы» (чаще всего специалисты называют епископа Томаса из Або), а также ополчение финно-угорских народов сумь и емь. Новгородский летописец отмечает значительность вражеского войска — «множество зело»[54]. Со шведами прибыл также небольшой контингент «мурман»-норвежцев, видимо, наемников или искателей приключений, поскольку король Норвегии воинов из своей дружины на тот момент «одолжить» не мог, находясь со Шведской короной в неприязненных отношениях.Скорее всего, шведские военачальники намеревались укрепиться в этих местах: выстроить крепость, занять ее гарнизоном, понемногу поставить под контроль окрестности, в первую очередь Ладогу. А значит, отхватить изрядный ломоть Новгородчины.
Та же новгородская летопись осведомляет о целях шведов, как их понимали в Новгороде: «Хотяче восприяти Ладогу… и Новгород, и всю область Новгородьскую»[55]
.Эта ремарка вызвала бурю дискуссий в науке. В полемике высказывались неоправданно резкие, непродуманные идеи. Например, концепции «пограничной стычки» и «грабительского похода». Ну конечно же, сумь и емь пригласили для участия в грабительском походе, чтобы потом поделить с этими народами добычу… И священников (епископов?) пригласили, чтобы пировать с ними на трупах местных жителей, предварительно раздетых и разутых! Не вяжутся тут концы с концами.
Разумнее прочих высказался И. П. Шаскольский. По его мнению, захват Новгорода был своего рода задачей-максимум, иначе говоря, стратегической программой на перспективу, а событие 1240 года — разведка боем, рекогносцировка крупными силами перед новой, более масштабной волной наступательных действий[56]
. Точную и грамотную оценку ситуации дал также современный историк А. А. Горский: «Что касается шведов, то они стремились в то время к присоединению Финляндии и земель по течению Невы, с чем и был связан поход 1240 года… Вот в этом и заключалась военная опасность»[57]. Еще резче выразился Д. Г. Хрусталев: «Речь в 1240 г. не должна идти о рядовом грабительском набеге. Малозначимое на первый взгляд и даже не отмеченное в западных источниках шведское вторжение на Неву вполне могло приобрести катастрофическое значение для Новгорода. Подобную ситуацию мы наблюдали на рубеже XII–XIII вв. в низовьях Даугавы, когда беспечность и несвоевременная благожелательность Полоцкого князя привела к отторжению крупных территорий, ранее подконтрольных Руси. Энергия Александра Ярославича, также считавшегося претендентом на полоцкий стол, не позволила реализовать „рижский проект“ в устье Невы. Закрепление на Неве позволяло шведам не только претендовать на колонизацию Карелии и Ижоры и контролировать торговое сообщение Новгорода с Западом, но также, а может быть, и прежде всего, создавало барьер в коммуникациях Руси и внутренних областей Финляндии…»[58]В источниках звучит слово «обрытие» — то ли шведы рвами укрепляли свой лагерь, то ли начали строительные работы по созданию собственной крепости на невском берегу, понять невозможно. Но, скорее всего, речь идет именно о создании долговременных укреплений: шведы — не древние римляне, и они не держали в обычае окружать военный лагерь рвами.