Читаем Полководцы XVII в полностью

Но Михаил Скопин-Шуйский предвидел этот маневр. Когда сторожевые заставы сообщили о приближении противника со стороны речки Жабны, он выдвинул туда лучшие полки. Командовали ими известные русские воеводы Семен Головин, Давид Жеребцов, Григорий Валуев, князь Яков Борятинский. Воеводам было приказано встать поодаль от речки, дать возможность части поляков, литовцев и казаков переправиться, и только тогда — ударить. Скопин-Шуйский хотел не просто отбить противника, но и нанести ему возможно больший урон. Так и получилось. Неожиданная атака воевод имела полный успех. Авраамий Палицын писал в своем «Сказании», что тогда «многих польских и литовских людей побили и поранили: мнози же от них на грязех погрязло погибоша, прочие же в бегство устремишася к большим людям в село Пирогово» — там находился лагерь гетмана Сапеги.

Русские полки перешли речку Жабну и начали наступление на Пирогово. Навстречу выступили «литовские гетманы и их полковники всеми полками своими и бысть сеча зла». Ожесточенное сражение продолжалось семь часов, русские ратники «многих литовских людей побили и поранили и нарочитых панов многих живых поймали». В конце концов, «с того бою литовские люди пошли в отход».

Как большую победу расценивал сражение под Калязином и автор «Повести о победах Московского государства». Он писал: «И был под Калязиным монастырем у князя Михаила Васильевича с поляками и литовцами бой, и государевы люди успели, и поляков и литовцев побили и полки их разогнали». Подобную же оценку событиям дают и современники-иноземцы. Мартин Бер писал, что Сапега и Зборовский «стремились вытеснить неприятеля, но каждый раз были отражаемы; наконец произошла решительная битва. Понтус Делагарди вел немцев,[22] Скопин русских бояр; оба они напали на врага так стремительно, что поляки побежали стремглав, и только под Троицким монастырем могли опомниться от ужаса».

Примерно так же описывает сражение под Калязином и Конрад Буссов. «Царь Димитрий» послал пана Зборовского и «полководца» Сапегу, чтобы «искупить свой позор» (имеется в виду поражение интервентов под Тверью). «Они несколько раз нападали, но каждый раз терпели постыдные поражения. Так и стояли друг против друга», пока, наконец, русские «всем войском пошли на поляков, отбили у них несколько сот людей и так потешились над ними, что поляки бежали с поля боя без оглядки, пока не оказались в лагере под Троицей».

Пожалуй, современники даже преувеличивают результаты сражения. Интервенты были крепко побиты, но не разбиты. Гетман Сапега отступил и несколько дней стоял в Рябовом монастыре. О каких-либо попытках русских воевод продолжить наступление источники не сообщают. Конница начала преследовать интервентов лишь тогда, когда гетман сам покинул Рябов монастырь и пошел к Переяславлю-Залесскому.

Победа под Калязином показала, что русские полки могут успешно отражать интервентов и без помощи шведских наемников. В оборонительных сражениях русские ратники проявляли большую стойкость, если они опирались на заранее подготовленные укрепления. Но Михаил Скопин-Шуйский, главной задачей которого было освобождение Москвы от тушинской блокады и полное изгнание интервентов за пределы России, не мог уже ограничиться обороной. Необходимо было решительное наступление на интервентов, а для этого требовалась армия, способная на равных сражаться с польско-литовской конницей, тяжелой немецкой пехотой и казаками в полевых сражениях.

И здесь приоткрывается новая грань полководческого искусства Михаила Васильевича Скопина-Шуйского — его деятельность по организации армии, подобной которой не знала русская история. Советские военные историки-(Г. Н; Бибиков, Е. А. Разин), прямо говорят, о военной реформе 1609–1610 годов, связанной с именем Скопина-Шуйского. Проведенная в кратчайшие сроки, эта военная реформа обеспечила победу в борьбе с интервентами.

7

В чем не было недостатка у Михаила Скопина-Шуйского — так это в людских резервах. «Мужицкая война», развернувшаяся на Севере и в Поволжье, подняла на борьбу с завоевателями массы «черных людей», крестьян и горожан, и когда появился единый организационный центр народных ополчений в лагере Скопина-Шуйского в Калязине, туда стали стекаться отряды восставших из многих городов и уездов. Но они не были армией, всю эту людскую массу, часто совсем не обученную ратному делу, еще нужно было объединить в полки и обучить. На это обращал внимание шведский историк Видекинд, писавший, что к Михаилу Скопину-Шуйскому приходило «множество необученных людей из Ярославля, Костромы и Поморья».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное