Полководцы XVII в

Легче оказалось освоить другой характерный для нидерландской тактики прием — строительство полевых укреплений из дерева и земли. Известный военный историк и теоретик Дельбрюк писал, что в армии Морица Оранского вслед за войском возили палисады, что позволяло быстро строить блокгаузы в любом удобном месте. Мы могли бы вспомнить, что сборный деревянный гуляй-город русские ратники широко использовали еще в XVI веке. К тому же ополченцы из «черных людей», привычных иметь дело с лопатой и топором, умели строить укрепления лучше, чем солдаты-наемники, считавшие земляные работы постыдным делом.

Заслуга Скопина-Шуйского состоит в том, что он широко использовал эту «нидерландскую хитрость» в военных действиях и перешел от передвижного гуляй-города к системе постоянных острожков, обеспечивших ему перевес в сражениях. Это также ликвидировало зависимость от условий местности, дало возможность везде создавать «крепкое место», в котором «пешие люди» успешно отбивали атаки польско-литовской кавалерии — главной ударной силы интервентов.

Фактически широкое использование полевых укреплений для обеспечения военных действий являлось тактической новинкой, эффективность которой быстро почувствовали на себе интервенты.

Гетман Жолкевский называл такую тактику «успешным фортелем» Михаила Скопина-Шуйского и писал о трудностях, с которыми встретились поляки: «Прикрываемый укреплениями, Скопин отражал их, избегая сражения, и стеснял их сими укреплениями, которые были на подобие отдельных укреплений или замков. За этими укреплениями, с которыми наши не знали, что делать, московитяне были совершенно безопасными; делая беспрестанно из них вылазки на фуражиров, не давали нашим никуда выходить».

Очень интересно еще одно свидетельство из вражеского стана — запись в польском дневнике осады Смоленска. Повторив наблюдение гетмана Жолкевского, что «этот Скопин, где только ему приходится сражаться, везде строит, как нидерландцы, крепости», автор дневника подчеркивает, что эти острожки «наподобие замков» служат опорными пунктами для наступления, а не для обороны!

Видимо, обучение войска шло быстро и успешно. Михаил Скопин-Шуйский даже сумел послать на помощь Троице-Сергиеву монастырю, по-прежнему находившемуся в осаде, воеводу Давида Жеребцова с шестью сотнями «мужей избранных воин», уже обученных «немецкой мудрости».

В связи с этим уместно вспомнить слова Видекинда, что русские ополченцы, с которыми проводил военные учения Христиер Зомме, имели «надлежащее оружие». Важно отметить, что это оружие они не получили в Калягине, а пришли с ним из своих городов и уездов. Не таким уж слабым и беззащитным было «мужицкое ополчение»!

Прежде всего, ополченцы имели много огнестрельного оружия. Посадские люди восставших городов сумели хорошо вооружить своих защитников. Ярославцы, например, писали воеводам о присылке пороха, считая это важнейшим условием успешной войны: «Да и зелью расход велик: с пищалями людей много, а не дать кому на драку зелье, ино от воров погибнут». Много изготовлялось и «копий пехотных немецкого образца». Те же ярославцы в своем «отписке» сообщали, что «пешим на долгие торчи (длинные древки) сделаны две тысячи копий железных, а иные делают, потому что преж сего в полках от того конным была защита». Напомним, что длинные копья были обычным вооружением западноевропейской пехоты, а ярославцы, изготовляя их тысячами, ссылаются на успешное применение этого оружия «преж сего» (в прошлом). Видекинд так и писал: «Из Ярославля прибыло 1500 снабженных надлежащим оружием по обычаю поляков, пехотинцы более длинными копьями, а всадники пиками». Можно предположить, что эти ратники уже умели владеть своим новым оружием, что облегчало военное обучение.