Полководцы XVII в

Сохранились записи пана Маскевича, участника мартовских боев в Москве. В этих записях и свидетельство героизма москвичей, и страшная участь, постигшая столицу России: «Русские свезли с башен полевые орудия и, расставив их по улицам, обдавали нас огнем. Мы кидаемся на них с копьями, а они тотчас загородят улицу столами, лавками, дровами; мы отступим, чтобы выманить их из-за ограды, — они преследуют нас, неся в руках столы и лавки, и лишь только заметят, что мы намереваемся обратиться к бою, немедленно заваливают улицу и под защитой своих городков стреляют по нас из ружей; а другие, будучи в готовности, с кровель в заборов, из окон бьют нас из самопалов, кидают камнями, дрекольем. Жестоко поражали нас из пушек со всех сторон. По тесноте улиц, мы разделились на четыре или шесть отрядов; каждому из нас было жарко; мы не могли и не умели придумать, чем пособить себе в такой беде, как вдруг кто-то закричал: „Огня! Огня! Жги дома!..“ Занялся пожар: ветер, дуя с нашей стороны, погнал пламя на русских и вынудил их бежать из засад.

Пламя охватило дома и, раздуваемое жестоким ветром, гнало русских. Уже вся столица пылала. Пожар был так лют, что ночью в Кремле было светло, как в самый ясный день, а горевшие дома имели такой страшный вид и испускали такое зловоние, что Москву можно было уподобить только аду, как его описывают. Мы были тогда в безопасности: нас охранял огонь.

Мы действовали в сем случае по совету доброжелательных нам бояр, которые признавали необходимым сжечь Москву до основания, чтобы отнять у неприятеля все средства укрепиться. Смело могу сказать, что в Москве не осталось ни кола, ни двора».

Пожар Москвы продолжался несколько дней. Ратники земского ополчения, приблизившегося к столице, в бессильной ярости смотрели, как погибает великий русский город.

Перевернулась еще одна трагическая страница истории «Смутного времени».

3

Несколько месяцев раненый Дмитрий Пожарский провел в родовом селе Мугрееве. Рана заживала плохо. Постоянно кружилась голова, ночами мучили кошмары. Да и вести приходили одна хуже другой. Погиб Прокопий Ляпунов, в которого Пожарский крепко верил как в вождя земского ополчения. Под Москвой остались только воевода Дмитрий Трубецкой и атаман Иван Заруцкий. Они вели тяжелую войну с подошедшими к столице отрядами Яна Сапеги. Блокада Москвы ополчению не удалась, польский гарнизон продолжал получать подкрепления людьми и припасами. На севере начали враждебные действия шведы, осаждали и брали русские города. На Псковщине появился новый «царь Дмитрий», и растерянные предводители ополчения поспешили признать его законным царем. А потом «холопы Митька (Дмитрия Трубецкого) и Ивашко Заруцкий» били челом Марине Мнишек, находившейся в это время в Коломне с малолетним сыном Иваном. Этого «воренка» Иван Заруцкий хотел посадить на трон. Опять разобщенность, смута, тайные интриги… Не надеялся больше Дмитрий Пожарский на «земских правителей», не было у них четкой политической линии, не смогут они поднять на борьбу с интервентами народ…

Знал Дмитрий Пожарский и о призыве земского старосты Кузьмы Минина всем миром подняться на интервентов и «воров». Святое это было дело, но непривычное — «черные люди» сами начали воеводствовать…

Может, потому Дмитрий Пожарский так осторожно и встретил нижегородское посольство, своего согласия не дал, посоветовав избрать на воеводство кого-нибудь из «столпов», всеми уважаемых и почитаемых, с кем бы местничать никто не мог, например боярина Василия Голицына. Но таких «столпов» не оказалось, они или сидели с поляками в Москве, или договаривались с королем Сигизмундом III в польском лагере, или давно попали в плен, как боярин Голицын. Беспокоило Пожарского и то, что, начиная святое дело, нижегородские посадские люди проявили непослушание воеводам, законно назначенным прежним царем. Такого дисциплинированный Пожарский не понимал и не принимал, это было нарушение порядка.

Нижегородские послы приезжали в Мугреево «многажды», благо родовая вотчина Пожарских находилась неподалеку от Нижнего Новгорода. Наконец, в Мугреево отправился сам земский староста Кузьма Минин. Неизвестно, как и о чем говорили будущие соратники в освободительной войне, но, видимо, принципиальное согласие Дмитрия Пожарского было получено.

Вскоре к воеводе из Нижнего Новгорода прибыло официальное посольство: «добрый дворянин» Ждан Болтин, печерский архимандрит Феодосий и выборные из посадских людей. Князь Дмитрий Пожарский согласился стать во главе ополчения, но потребовал, чтобы у него «в товарищах» был Кузьма Минин. Это было необычно, противоречило всем местническим правилам, но народные массы горячо поддерживали такое предложение, и послы согласились.

По призыву Дмитрия Пожарского к нему собрались вяземские и дорогобужские служилые люди, стоявшие в то время в дворцовой Ярополческой волости, смоленские помещики. К Нижнему Новгороду князь подъехал уже во главе большого конного отряда — настоящим воеводой.