В общем, кем бы ни был таинственный доброхот, но Ромашкин сбил его с ног, и они устремились «под откос» волны, как два незадачливых игрока в «Царя горы».
Может статься, не располовинься осколок жертвенной чаши, и Аполлон повёл бы себя иначе. Но сейчас смешались досада, страх и усталость. Психика студента приказала молодому организму проявить агрессивную активность. В падении незнакомец хотел что-то крикнуть, схватив Ромашкина за рукав толстовки, но парень уже вовсю действовал, нанося чужаку роскошный удар в подбородок.
Когда падение логически закончилось, в водяной «яме» оказались один чертыхающийся студент и второй непонятно кто в отключке.
— И что мне с тобой делать? — задумчиво протянул Аполлон, замечая, между прочим: незнакомец-то больше похож на него, нежели на древнего грека.
XXXVIII
У тебя такое же родимое пятно!!!..
Хуже всего, когда ты не знаешь всех возможностей и особенностей вещей или, допустим, талантов, которые «упали в твои руки». Так можно годами забивать микроскопом гвозди, а может быть, попросту взорваться на мине, выглядевшей, как диск для физических упражнений...
Елена Афиногенова так долго ждала хоть кого-нибудь, пусть одного Кирилла, но лучше бы, конечно, увидеть Польку... Она так давно его не видела... Так давно... И эта тишина... И замерший мир... Всё такое спокойное... Такое надоевшее... Надо присесть, а лучше прилечь, ведь от неё никакого прока, да и не хотелось бы переусердствовать в замёрзшем времени, как тогда... Это же какая в тот день усталость навалилась... Какая гигантская усталость...
В общем, Ленка задремала.
И, заснув, отпустила вожжи этого мира. Возможно, засыпающее сознание скользнуло по серебристым еле заметным струнам, струны заколыхались, зазвучала жизнь, отмерла раскоряченная в недвусмысленной позе Сивилла, оказался посреди пиршественной залы Феб, и об него тут же полетел сам Тучегонитель, а где-то в царстве мрачного Аида отмер Танатос и схватил по инерции за плечо Персефону вместо строптивой пифии, ожил и сам Аид и стал ещё более мрачным, увидев деяние Танатоса...
А потом содрогнулось царство мёртвых, и не удержались на своих местах ни Танатос, ни Аид, ни удобно сидевшая Персефона, — упали, застигнутые врасплох, вздыбилась земля под их ногами, закричали глухо и печально миллионы неприкаянных душ, взвыл испуганно Цербер...
Все эти события произошли почти мгновенно, и никто из перенесённых Кириллом богов не успел осознать, что же с ним произошло. Особенно пьяный Феб. Он упал на мрамор и захрапел, хотя прояви он чуткость — и уловил бы еле заметное сотрясение сиятельного Олимпа.
А простые смертные почувствовали подземные толчки явственно. Дельфийская ночь наполнилась тревожными криками, скулящим лаем собак, паникой и прочими сопутствующими звуками и недоразумениями. То же творилось и в других эллинских городах.
Таким причудливым образом нецензурная брань пифии Афиногеновой разбудила всех, кроме неё самой.
— Это было великолепно! — провозгласила Сивилла пьяным голосом, повернулась на бок и заснула.
А матерное слово Аполлона Ромашкина, которое он прокричал от боли, получив трезубцем в руку, сделало своё дело на море. На месте прерванного поединка студента и Посейдона вода устремилась резко вниз, будто в неё упал невидимый метеорит, и «вмялась» почти до самого дна морского, а затем пошла вверх, рождая сверхколебание, поднимая огромную волну... Эта страшенная стена устремилась от эпицентра к берегам. Например, вода попала в пещеру Полифема, перепугав овец. Ещё морской вал нанёс немалый вред судам, что стояли в портах или находились на рейде возле берегов. Большие корабли выбросило на сушу, как скорлупки. В некоторых местностях смыло домишки рыбаков, стоявшие близко к воде. Погибли люди.
Посейдон сначала испытал внезапную боль в ноге. Он обнаружил в ней свой торчащий трезубец, немало изумился и выдернул орудие, ища глазами коварного врага, убийцу сына... Исчез!
А вот с повозкой и конями творилось неладное: транспорт морского владыки неотвратимо утягивало куда-то вниз, в невиданный провал!
И утянуло, и завертело в гигантском смешении вод, как закручивает ветром сухой осенний листок...
Ошеломлённый Посейдон не сразу начал бороться, и справился бы, если бы водная масса вдруг не поменяла направление движения. Морского царя стремительно выдавило вверх, подбросило высоко в небо, и оттуда он увидел, как по его владениям разбегается высоченный круг. Но кто бросил камень?..
Посейдон упал в воду, ударившись о поверхность, а сверху его со всего размаха приложила морская повозка, а рядом плюхнулись два истошно визжащих морских коня.
Всё это было не только унизительно, но ещё и неизъяснимо больно.
К моменту глобального «запуска мира» Аполлон Ромашкин успел отбежать от Посейдона на несколько километров. Парень сидел рядом с бессознательным незнакомцем, размышляя, что делать. И чем дольше Ромашкин смотрел на поверженного соперника, тем более и более знакомой казалась его рожа. До навязчивости.