И вдруг выяснилось, надо плыть. Аполлон провалился в воду. Только что она была похожа на лёд, и вот к ней снова вернулись обычные свойства. Студент успел схватить побеждённого чужака за плечи, вытянул его на поверхность. Почувствовал, как морская стихия неостановимо потянула его куда-то назад, туда, откуда он бежал. Так, во всяком случае, Ромашкину показалось. И ведь не ошибся!
А потом с неимоверным «Ух!» море вздыбилось отнюдь не игриво, и Аполлон копчиком почуял: смерть настолько близко, насколько не бывала ни разу.
За секунду до удара водной стены Аполлон её увидел, и инстинктивно ещё сильнее обхватил расслабленное тело незнакомца. Поначалу море их не утянуло, а почему-то оставило на поверхности, понесло вперёд, туда, куда, собственно, и стремился Ромашкин.
Но затем оба соперника скрылись в водной толще, и Аполлон по-настоящему растерялся. Он не знал, что делать — то ли бросать этого несчастного и пробовать выплыть, то ли перетерпеть, вдруг вынесет наверх. Парень впервые испугался на все сто. Нет, он и раньше дрейфил в этом мирке. Уж какой ужас ему внушал персонал царства Аида! Но теперь не было ни Харона, ни Цербера, зато присутствовала враждебная безликая стихия. Месть Посейдона настигла-таки убийцу сына?
Аполлон уже не мог стерпеть отсутствие свежего воздуха, лёгкие горели, страстно хотелось вдохнуть.
«Неужели — так?!» — удивлённо и в то же время отстранённо спросил себя или судьбу парень и сделал вдох. Чуда не произошло — сознание Ромашкина стало отключаться.
Показалось, незнакомец затрепыхался в его слабеющих руках...
И, вроде бы, что-то изменилось...
Как-то Ромашкин упал на твёрдое...
И — темнота.
Сначала был запах. Тошнотворный запах, винно-перегарный, ещё хуже того, котороый царил в палатке Агамемнона, куда Полька провалился из квартиры Харибдовны.
Аполлон Ромашкин сидел за столом. Смутно знакомый постоялый двор, безудержная пьянка вокруг (вот откуда вонь!), рядом — бог неправедной войны Арес собственной персоной.
— Понимаешь, мужик, мне нужен твой совет, — обратился к Ромашкину Арес так панибратски, будто они были закадычными друзьями.
Аполлона этот тон невыразимо удивил, тем более, студент вдруг понял, что из его груди снова торчит меч бога войны. «Снова или всё ещё?!» — озадачился парень.
— Какой совет? — настороженно произнёс Аполлон.
Говорилось сносно, меч не беспокоил.
— Короче, мало меня боятся. Смертные страх потеряли, наглеют, под колёса моей колесницы лезут. Мне-то всё равно, но кони-то спотыкаются, калечатся кони-то. Сечёшь?
— Секу. Значит, хочешь, чтобы тебя ещё больше уважали и боялись? Чтобы шарахались в стороны, когда ты едешь? — Студент Ромашкин прищурился.
— Бесспорно! — рявкнул Арес.
— Тогда тебе надо поймать в море сирену с самым отвратительным голосом и посадить её на свою колесницу. Если торопишься — приказываешь сирене вопить. Все в панике расступаются, ты летишь, не рискуя сбить какого-нибудь зеваку.
Бог войны почесал затылок, сосредоточенно нахмурился. Губы неслышно залопотали. Наконец, Арес ожил:
— Молодец! Хорошо придумал!
Он радостно хлопнул Аполлона по плечу, и нутро студента обожгла невыносимая боль, Ромашкин непроизвольно схватился за торчащий из груди кончик меча и отчаянно закашлялся.
Собственный кашель его и разбудил. Только винно-перегарная вонь никуда не делась.
Аполлон разлепил веки, и сквозь тёмное марево стали проступать очертания потолка и стены, а затем студент увидел давешнего странно знакомого незнакомца. Тот сидел на полу, в луже, привалившись спиной к стене. Видок имел усталый. Похоже, дремал.
Потом Аполлон ощутил холод: насквозь мокрый, лежащий на каменном полу, он и не мог почувствовать себя иначе.
«Что за бомжатник?» — подумалось Ромашкину.
Он повернул голову. В дальнем углу кто-то дрых, лёжа на старом матрасе и укрывшись с головой, а ближе стояла кровать, с которой свешивалась голая женская нога.
Помещение оглашалось неслабым храпом.
«Общага?!» — блеснула в вялом мозге догадка.
— О! Очнулся! — слегка оживился незнакомец, заметивший, как Ромашкин вертит головой. — Привет. Давай знакомиться, я — Кирилл... А то в прошлый раз не успели...
Кирилл выразительно потёр челюсть, но Аполлон угрызений совести почему-то не испытал.
— Кто ты такой? — спросил Ромашкин сиплым голосом, ощущая во рту гадкий привкус морской воды.
— А я думал, ты спасибо скажешь, — с незлой усмешкой заявил незнакомец.
— За что?
— За спасение утопающих.
— Медаль тебе... Кто ты такой, лепёшка?
— Долго объяснять. — Незнакомец махнул рукой. — Хотя спешить, вроде бы, некуда...
— Нет-нет, подожди, — прервал его Аполлон. — Где мы есть-то?
Парень, представившийся Кириллом, огляделся, будто впервые видел комнату, и сказал:
— Это храм сребролукого Феба, покои Елены Дельфийской, твоей подруги. На кровати храпит отставная пифия, а вон в том углу она сама. Не буди.
Борясь со слабостью, Ромашкин смог встать на четвереньки и поспешил к Ленке.
Да, она!
Но спит мертвецким сном, даже не шевельнулась, когда он сдёрнул покрывало с её головы и довольно бесцеремонно перевернул девушку с боку на спину.
— Что с ней?