Полмира

— Она всегда говорила ему делать хорошее.

Паршивая собака подозрительно глянула на Колючку, словно раздумывала, не станет ли она с ней соперничать, и вернулась к разнюхиванию гнилья.

— Мой отец умер, сражаясь с Гром-гил-Гормом, — пробормотала Колючка, пытаясь сопоставить неудачу с неудачей. Если честно, ее слегка тошнило. От одного взгляда на это место, и от его вони, и от того факта, что она почти не знала о его существовании, поскольку рабы матери всегда увозили их мусор. — Его положили в Зале Богов.

— И у тебя его меч.

— За исключением навершия, — проворчала Колючка, стараясь не дышать носом. — Горм забрал его.

— Тебе повезло, что у тебя хоть что-то от отца осталось. — Казалось, Рин зловоние совсем не беспокоит. — Нам от нашего досталось немного. Он любил пропустить стаканчик. Ну… Я сказала стаканчик. Он любил все стаканчики. Он бросил нас, когда Бренду было девять. Ушел однажды утром, и быть может нам было лучше без него.

— Кто вас приютил? — тихо спросила Колючка, начиная понимать, что в соревновании неудач ее намного превзошли.

— Никто. — Рин подождала, чтобы до Колючки дошло. — Здесь в то время жило довольно много таких, как мы.

— Здесь?

— Копаешься здесь. Иногда находишь, чего поесть. Иногда находишь что-нибудь, что можно продать. Зимы… — Рин сгорбилась и передернулась. — Зимой было тяжело.

Колючка могла лишь стоять и удивленно моргать, чувствуя себя насквозь замерзшей, несмотря на то, что лето было в разгаре. Она всегда полагала, что ее детство было нелегким. Теперь она узнала, что в то время как она бесилась в своем прекрасном доме из-за того, что мать не звала ее по имени, которое ей нравилось, были дети, которым приходилось копаться в навозе, чтобы найти косточку поглодать.

— Почему ты рассказываешь мне это?

— Потому что Бренд не говорил, а ты не спрашивала. Мы попрошайничали. Я воровала. — Рин чуть горько улыбнулась. — Но Бренд сказал, что он должен делать хорошее. Так что он работал. Он работал в доках и в кузницах. Он работал везде, где ему давали работу. Он работал, как пес, и не раз его били, как пса. Я заболела, и он меня вы́ходил, я снова заболела, и он снова меня выходил. Он продолжал мечтать о том, чтобы стать воином, получить место в команде, чтобы вокруг него всегда была команда. Так что он пошел на тренировочную площадку. Ему пришлось выпрашивать и брать взаймы снаряжение, но он пошел. Он работал до тренировки и после, и даже после этого, если кому-то была нужна помощь, он оставался и помогал. Делай хорошее, как всегда говорил Бренд, и люди будут делать хорошее тебе. Он был хорошим парнем. И стал хорошим мужчиной.

— Я знаю это, — прорычала Колючка, чувствуя, как опять накатывает свежая боль, острее чем когда-либо, потому что теперь с ней накатывала вина. — Он лучший из тех, кого я знаю. Черт возьми, это для меня не новость!

Рин уставилась на нее.

— Тогда как ты могла так к нему относиться? Если бы не он, я бы прошла через Последнюю Дверь, и ты тоже, и вот твоя благодарность…

Колючка могла в чем-то ошибаться, и могла не знать того, что должна была, и быть может была слишком погружена в себя, чтобы видеть то, что у нее под носом, но были пределы того, что она была готова принять.

— Погоди-ка, тайная сестра Бренда. Несомненно ты открыла мне глаза шире, чем когда-либо, на то, какая я самодовольная задница. Но я и он были напарниками по веслу. В команде ты стоишь за людей, которые с тобой. Да, он был за меня, но и я была за него, и…

— Не тогда! Раньше. Когда ты убила того парня. Эдвала.

— Чего? — Колючка почувствовала, что ее тошнит еще сильнее. — Я хорошо помню тот день, и все что сделал Бренд, это, черт возьми, просто стоял.

Рин раскрыла рот.

— Вы двое хоть говорили за этот год?

— Не об Эдвале, это уж точно!

— Конечно, не говорили. — Рин закрыла глаза и улыбнулась, словно она все поняла. — Он никогда не принимает благодарности, которых заслуживает, упрямый болван. Он тебе не сказал.

Колючка ничего не понимала.

— Не сказал мне что, черт тебя дери?

— Он пошел к Отцу Ярви. — Рин мягко, но уверенно взяла Колючку за плечи и стала отчетливо выговаривать слово за словом. — Он рассказал, что случилось на берегу. Даже не смотря на то, что знал, чего это будет ему стоить. Мастер Хуннан узнал об этом. Так что это стоило ему места в королевском набеге, и его места воина, и всего, на что он надеялся.

Тогда Колючка издала странный звук. Придушенное клохтание. Звук, который издает цыпленок, когда ему сворачивают шею.

— Бренд пошел к Отцу Ярви, — прохрипела она.

— Да.

— Бренд спас мою жизнь. И потерял за это свое место.

— Да.

— А я насмехалась над ним и относилась, как к дураку, всю дорогу по Священной и Запретной и обратно.

— Да.

— Почему, черт возьми, он просто не сказал… — И только тогда Колючка увидела что-то блестящее под воротником жилетки Рин. Она протянула руку, подцепила это дрожащим пальцем и вытащила на свет.

Бусы. Стеклянные бусы, голубые и зеленые.