Полночь мира (=Пепел Сколена)

  ...Но ведь это сказал тебе враг озлобленный,
  Которому хочется завоевать,
  Сколен, тот, что три века мы строили,
  За который пришлось меч поднять!

  И теперь за него сражаются

  Твои преданные бойцы...
  Не сдавайся врагу, Император,
  А на битву с ним нас веди!

  Бить и гнать ошалевших от крови,

  Грабежей, насилий, пожаров!
  Ведь был Эгинар-император воином,
  А ты - наследник Эгинара.

  Чтоб навек запомнили захватчики,

  Как вторгаться в твою страну...
  ...Но зачем трусу сан Императора?
  И ответил он: "Да, отрекусь..."

  - Слушай, откуда ты знаешь эту песню? - спросил Моррест. - И причем тут Арангур?

  - Да у нас тут ее все поют. А причем Арангур... Я точно не знаю, в чем там было дело, но, говорят, именно из-за этой суки Амори стал королем.

  - Но он же воевал на севере, говорят, чуть сам Крамар не взял...

  - Слушай, ну я что тебе, хронист какой? Может, другой какой Арангур, их же четыре штуки было!

  Моррест понял, что сам ошибся. Арангур Третий и правда был великим императором, собственно, последним, по-настоящему достойным своего титула. Всю жизнь в походах провел, чуть-чуть не объединил весь Сэрхирг в одном государстве. Как-то не вяжется это имя с отречением. Может быть, первый Арангур - "святой император" для арлафитов и кровавый отступник для всех прочих? Да нет, тот тоже погиб в бою, не прося пощады. Но был еще и Арангур Четвертый, второй ребенок в семье Арангура Третьего. Старшая дочь, Арелья, скончалась в Великую Ночь - мороз, воспаление легких, гроб. Так вот, именно Арангур Четвертый признал Амори независимым правителем, а потом и его завоевания. Он умер на следующий год после Кровавых топей, передав кастрированную Империю нынешнему Императору Валигару. Тоже, в общем, ничтожеству. Ну ладно, пусть опозорившийся Император оказался посмешищем для своих подданных. Но откуда это знает неграмотная девчонка-рабыня? Любопытство пересилило осторожность, и Моррест задал вопрос:

  - Тебе-то откуда все известно?

  - А-а, господин. Так все же болтают! А "гости" мои порой такие болтливые бывают, и ладно б по делу...

  - А... титул? Ну, императорский?

  - Да причем тут титул, господин? Будто помог он против Амори-то! У нас тут говорят: "Палка в руках храбреца - оружие. Меч в руках труса - железяка". И с именем Императорским так же. Зависит от того, кто его носит.

  Моррест кивнул, с девицей не поспоришь. Они прибавили ходу. Скоро зеленая завеса леса расступилась, они оказались на противоположном берегу островка.

  - Здесь тоже надо платить?

  - Простофилям - да, - беспечно отозвалась Ирмина и вновь без затей сплюнула на обочину. Непосредственность девчонки контрастировала с робостью Олтаны, привыкшей каждое слово соизмерять с тем, что можно или нельзя. А ведь в их судьбах столько похожего... - А кто хоть что-то соображает - тем необязательно. Давай, попробуй сам отшить... господин. Я ведь рабыня, мне положено греть тебе постель и не вякать.

  - Ну, положим, первое ты делаешь великолепно. А второе - сможешь?

  - Если я замолчу, господин, вы заскучаете.

  Моррест приготовился торговаться за каждый грош - но не потребовалось, здесь не собирали мзду с тех, кто уже заплатил. Когда народу набралось достаточно, большая лодка, почти схожая размерами с древнерусской ладьей на картинах Рериха, отчалила.

  - А почему там паром, а тут лодка? - не удержался, задал глупый вопрос Моррест.

  Мужчина посмотрел на него, как на идиота.

  - Потому что тут ходят суда. Хороши бы мы были, если бы кто-то перерезал веревку. Эй, вы, на веслах, не спать!

  Лодка неторопливо шла к причалу. Когда-то тут швартовались большие корабли - гораздо больше тех, какие он видел у Амори. Один и правда еще стоит - огромная, с окованным железом носовым тараном квинквирема - вроде тех, какие в другом мире можно увидеть в учебниках истории. Полностью доверить корабли парусам тут еще не решились. Моррест был немало удивлен размерами и сложной, но продуманной и сбалансированной конструкцией. Впрочем, посудина явно не на плаву: достаточно посмотреть на прогнившее дерево бортов, нехватку половины весел, да даже на саму посадку судна, чтобы понять: оно не покачивается в водах искусственной гавани, а уныло сидит, воткнувшись носом в илистое дно.