Полночь в Эвервуде

Не успел Дроссельмейер сделать следующий вдох, как Мариетта нанесла удар, целясь в его голову. Он легко уклонился. Это входило в ее намерения. Она выбросила ногу назад, согнув в колене. Мадам Белинская аплодировала бы такому аттитюду. Нога взлетела на такую высоту, что ее твердый пуант врезался в голову Дроссельмейера. Он отшатнулся назад, рассыпая искры магии.

Дрожащими пальцами Мариетта выхватила из кармана маленький бумажный кулек, который подарила ей женщина на базаре в первый день ее появления в Эвервуде, разорвала его и высыпала все его содержимое на Дроссельмейера.

Из кулька вылетело магическое облако, и Мариетта отступила назад. Дроссельмейер еще не очнулся от удара; у него были мутные глаза. Он попытался заговорить, но закашлялся, вдохнув часть этого облака. Остальное попало на его кожу.

Сердце Мариетты сильно билось под корсажем в тот момент, когда она увидела, что он осознал свою судьбу. Ярость Дроссельмейера достигла предела, она превратилась в хищника, пожирающего его самообладание. Он протянул к ней руку, но она легким пируэтом отскочила в сторону. Затем Дроссельмейер начал съеживаться. Мариетта не могла отвести от него глаз. С яростным воплем Дроссельмейер уменьшился до размеров маленького ребенка, потом до размеров новорожденного. Мариетта бросила канделябр, оцепенев от смертельного страха. А он все продолжал уменьшаться, пока не стал размером с одну из тех мышей, которые шныряли по парчовым костюмам короля Гелума. Потом размером с наперсток. И человек размером с наперсток, живое воплощение мальчика-с-пальчика, грозил ей кулаком и кричал какие-то слова, издавая пронзительный писк, которого она не понимала.

Но это была не сказка.

Мариетта посмотрела вниз.

– Я танцую только для себя самой, – сказала она ему.

Глядя на нее снизу своими ледяными глазами, которые все еще можно было разглядеть на его миниатюрном лице, Дроссельмейер поднял руки. Крошечные искры магии трепетали на его пальцах.

Но он все еще продолжал уменьшаться. Пока стал не больше кристаллов сахара. Потом – частичек пыли. Мариетта наклонилась и дунула. И наблюдала, как человек, сделанный из магии и ночных кошмаров, просто куда-то улетел.

Глава 45

Добравшись до своей спальни, Мариетта закрыла за собой дверь и опустилась на пол. Дерево было твердым и пахло знакомым воском. Ей показалось, что комната стала меньше, чем она помнила, будто тоже вдохнула немного магического уменьшительного порошка. Все то время, которое она провела в Эвервуде, длился канун Рождества. Кроме Дроссельмейера никто даже не подозревал, что она побывала в другом мире, ужасно далеком от дома. И никто бы не поверил ее рассказам. Это было странное состояние отчуждения.

Боль тоски по Легату не утихала, она стала клеймом в ее сердце. Но произошло ли это все в действительности или все они просто были марионетками в кукольном театре Дроссельмейера? Она жалела, что у нее не осталось какой-нибудь осязаемой вещи, свидетельствующей о том, что все это случилось в действительности, было реальным. Хорошее и плохое, болезненное и восхитительное. Чтобы все пережитое не растаяло, как снег, с первыми лучами весны. Она с болью достала из кармана ледяную мышку. О, как ей хотелось, чтобы Легат вырезал ее из камня или из сахара.

Мариетта закрыла глаза и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Что-то теплое зашевелилось в ее руке. Мариетта открыла глаза. На нее смотрела настоящая мышь. Со снежно-белой шерсткой и розовым, как цукат, носиком. Она рассмеялась. «Кажется, Эвервуд сделал последний магический вздох». Она назвала мышонка Марципаном в честь улиц заколдованного городка и той ночи, когда она танцевала с Легатом, а ее волосы были пропитаны ароматом марципана. С тех самых пор этот запах всегда присутствовал в ее снах, наполнял их воспоминанием о его прикосновениях.

Она погрузилась на самое дно пропасти страха и отчаяния и вынырнула победительницей, полная мужества, которое было присуще ей и прежде, и набравшейся мудрости. Теперь предстояло осуществить еще один, последний план.

Собрать воедино обрывки идей и соткать из них свою собственную магию. Мариетта развязала ленты пуантов, сняла их и повесила свое платье. Нижняя юбка под ним была сложным произведением портнихи, которое ее заставила надеть Деллара, цвета слоновой кости, она источала запах ванили и марципана и магии колдовских заклинаний. Усеявшие ее сосульки теряли свой блеск и стекали к подолу. Мариетта завернула ее в папиросную бумагу, пытаясь сохранить последние остатки волшебства в мире, который его не сохранял. Переоделась в простую ночную сорочку, потом опустила голову на шелковую подушку и уснула в своей собственной постели.