Полночь в саду добра и зла

Из всех сплетен о Большой Эмме чаще всего повторяли рассказ о том, как она воспротивилась браку своей дочери с Ли Адлером на том основании, что он – еврей. Большая Эмма впала в неистовство. Она вопила, ораторствовала, стучала кулаком по столу, не желая слушать никаких доводов, включая и тот, что ее собственный муж, отец Эммы маленькой – сам на одну четверть еврей. Маленькая Эмма между тем проявила упорство, тогда Большая отказалась везти ее в Нью-Йорк заказывать подвенечное платье. Вместо родной матери это сделала мать Ли. На брачной церемонии Большая Эмма держалась как можно дальше от Адлеров, а на банкете не подпустила их к себе. Она попросту исключила их из своей жизни. Этот эпизод вспоминали даже сейчас, спустя двадцать пять лет. Именно по этой причине человек, державший руки в карманах, назвал Эмму Адлер улучшенной копией ее матери.

Ровно в половине восьмого дверь дома открылась, и на пороге появилась Синтия Коллинз в длинном черном платье и с черным ажурным веером в руке.

– Входите все! – весело крикнула она.

Гости вошли в дом и, найдя карточки со своими именами, расселись за карточные столы, расставленные и столовой и гостиной. Разговоры стихли, слышался только шелест тасуемых колод и шорох сдаваемых карт, напоминающий шум опадающих на лужайку осенних листьев.

Не умея играть в бридж, я присоединился к двум другим не играющим гостям – мужчине и женщине, уединившимся в библиотеке. У мужчины были длинные седые волосы и доброжелательная улыбка, словно приклеенная к лицу. Женщина лет сорока изящно курила светло-голубую сигарету. В противоположном конце комнаты две горничные в накрахмаленных черно-белых платьях несли вахту возле кувшинов с водой, бутылок мартини и пунша. Вошла разрумянившаяся Синтия Коллинз.

– Ну вот, первый роббер начался вовремя, теперь я могу передохнуть. Надеюсь, вам не пришлось долго ждать на такой ужасной жаре.

– На улице мы болтали об Эмме и Ли, – отозвалась женщина с голубой сигаретой.

– Вы знаете, я сегодня тоже вспомнила Ли, когда писала именные карточки. Надо соблюдать большую осторожность, чтобы не посадить за один стол врагов. Конфликт из-за «Хайетт» все еще дает о себе знать, а благодарить мы должны Ли.

– Не напоминайте, – взмолилась собеседница Синтии. – Это было ужасно. Когда скандал разгорелся и дошел до своего апогея, невозможно стало ходить на коктейли. Вообще нельзя было шагу ступить. Люди ссорились из-за сущих пустяков. Проще всего было никуда не выходить и сидеть дома.

– Мы с золовкой до сих пор не разговариваем, – со значением в голосе произнес седой мужчина. – Однако, должен сказать, что за это я очень благодарен Ли Адлеру.

Синтия Коллинз озабоченно посмотрела на часы.

– Воду! – страшным шепотом приказала она девушкам.

– У Ли всегда так – все или ничего, – проговорила другая женщина. Если он не может что-то сделать, то и другим не даст. Тактика выжженной земли.

– Да еще кричит на всех, – подлила масла в огонь Синтия Коллинз.

– Дорогая моя, это еще цветочки. Вы не помните случайно того дела с пистолетом?

– Каким пистолетом?

– Ли повздорил с одним из членов Национального треста и на формальном обеде, в присутствии гостей, направил на него пистолет. Это случилось в Чикаго пару лет назад, если мне не изменяет память.

– Да, да, – подтвердила Синтия. – Я просто забыла. Но то был игрушечный пистолет. Насколько я знаю, Ли не собирался задираться с тем человеком. Он протянул ему пистолет и предложил застрелиться.

– Может быть, и так, – согласилась женщина с сигаретой.

– Люди были просто ошеломлены, тем более в семье того бедняги незадолго до этого был скандал со стрельбой, из-за чего вся сцена выглядела еще более отвратительно. В то время президентом Национального треста был Джимми Биддль. Он вмешался, заявил, что Ли ведет себя недопустимо и велел ему сесть на место.

– Я предполагала, что дело было именно так. Седовласый мужчина спокойно сидел в кресле, переводя взгляд с одной женщины на другую, словно зритель теннисного матча.

Синтия обернулась ко мне.

– Наверное, мы кажемся вам очень злыми, но ведь не так уж много лет назад Ли был нашим героем. Мы слыли его учениками и последователями. Именно благодаря ему мы переселились в центр города, где все еще было полно трущоб, а жить было не безопасно. Хартриджи вообще купили дом по соседству с борделем на Джонс-стрит. Волнующее, необыкновенное время. В те дни Ли делал что-то величественное, он проявил себя, как идеалист и пурист, спасая центр города. Конечно, сам он переехал только много позже. Они с Эммой остались в Ардсли-парке – там не было трущоб и бандитов – а мы стали пионерами. Каннингхэмы, Критцы, Бреннены, Рангоузы, Данны – все правление Фонда истории Саванны жило в центре, кроме самого Ли. Адлеры носа не казали и не высовывались. Они говорили одно, а делали другое. А теперь он заботится только о наградах и болтовне с такими людьми, как принц Чарльз. – Так что с ним случилось? – спросил я.