Полночное небо

Прежде чем повернуть к отсеку связи, Салли проплыла в следующий – командный, где задержалась под прозрачным куполом. Вид давно стал привычным, но не утратил своего величия. Вокруг расстилалась иссиня-черная ткань, усеянная булавочными головками света: одни спокойно алели, другие мерцали голубым, третьи загадочно переливались, словно кокетливый взгляд из-под густых ресниц пространства и времени. По-прежнему чувствуя вязкий растительный запах, въевшийся в пальцы, Салли смотрела в пустоту. Она вдыхала земной, зеленый аромат, чтобы унять сердце, громко стучавшее на пороге немыслимой, необъятной Вселенной. Лети хоть целую вечность – не увидишь ни конца, ни края. Само существование Земли казалось нереальным. Как нечто столь многоликое и пышущее жизнью, столь уютное и прекрасное могло родиться из этого безбрежного небытия?

Наконец, Салли заметила Тибса, зависшего с планшетом в руке перед открытым инженерным люком, где виднелась мешанина кнопок, проводов и переключателей.

– Привет, Тибс!

– Доброе утро, Салли! – Он отвлекся от изучения схем. – Провожу проверку. Температурные настройки в отсеке связи немного сбились – намечается перегрев. Ты перезагружала систему?

– Еще нет. Ты прав, в последнее время стало жарковато. А разве настройкой климата не Деви занимается?

– Деви. – Тибс вздохнул. – Просто она уснула только под утро, а я… Мне не сложно.

– Как она там? Ей… лучше? – поколебавшись, спросила Салли, наблюдая, как Тибс щелкает переключателями.

Она подозревала, что лучше подруге не стало, но всей душой надеялась, что изменения есть. Тибс не стал ее обнадеживать и просто пожал плечами. Коллеги посмотрели друг на друга, и молчание было красноречивей всех слов.

– Готово, – спустя минуту объявил Тибс, вернув на место крышку люка. – Ровно семьдесят градусов по Фаренгейту[3].

Салли отправилась в отсек связи. Ее охватило беспокойство. Сколько времени пройдет, прежде чем одна из ошибок Деви приведет к катастрофе? Прежде, чем Иванов всерьез сцепится с Тэлом? Прежде, чем сомнительные попытки членов экипажа найти себе дело пойдут прахом, и случится что-то по-настоящему страшное? И если даже на корабле ничего не произойдет, если они доберутся домой без смут и потерь – что тогда? Что будет поджидать их на Земле? Какая жизнь им уготована?

Она на всех парах вплыла в отсек связи и затормозила о единственную свободную от техники поверхность – обитую мягким материалом камеру для хранения приборов. Обретя устойчивость, Салли сделала несколько кругов по помещению, отметила время включения каждого из приемников, собрала данные с зондов и отправила несколько команд обратно. Теперь можно было приступать к ежедневной проверке земных радиочастот. Это монотонное занятие пока не принесло плодов, но Салли не отступала. Бросить попытки значило опустить руки, отдаться во власть думам, таившимся в темных уголках сознания, – нельзя! Снова и снова она брала микрофон и передавала сообщения на Землю – тихо, чтобы не услышали коллеги. У нее еще теплилась надежда, что на родной планете остались выжившие, что кто-нибудь ей ответит. По мере приближения к дому шансы наладить контакт возрастали, и поэтому даже в безмолвной космической пустоте Салли чувствовала, как крепнет ее надежда.

Потрескивание пустых радиочастот наполняло отсек; необработанные данные с зондов все копились и копились снежным комом, но Салли не обращала на них внимание. Шли часы. Она уже подумывала сделать перерыв, пообедать в центрифуге, как вдруг что-то резко громыхнуло. А потом наступила тишина. Абсолютная – исчез даже белый шум.

Салли бросилась к приборам, перезагрузила их, а потом проверила подключения и сохранность данных. Аппаратура отсека была исправна. В чем же дело?

Во внезапной и зловещей тишине Салли ринулась по коридору в командный отсек, к куполу. У нее вырвался тихий вскрик. За стеклом проплыла огромная спутниковая тарелка – по всей вероятности, главная параболическая антенна корабля. Она игриво повернулась под шквалом солнечного ветра – словно огромная отрезанная рука помахала на прощание, прежде чем сгинуть во тьме.

7

Солнце стояло высоко, свет отражался от искристо-белого снега, врываясь в окна слепящим потоком. Августин проснулся позже обычного. Он поднял голову с подушки и, жмурясь, посмотрел на лежавшие рядом спальные мешки. Лишь осторожно пошевелив их, он понял, что девочки уже и след простыл. Постель была холодной, несмотря на тепло его тела, яркое солнце и мощное отопление. Каждый выдох облачком пара зависал в воздухе. Августин сел и оглядел помещение: вначале стол, за которым Айрис читала книжки, затем кресло, где его дожидалась радиотехника, и, наконец, подоконники, на которых девочка частенько восседала. Ее нигде не было. После его болезни они с Айрис почти не разлучались. Он уже и не помнил, когда в последний раз приходилось ее разыскивать. Давненько она не играла с ним в прятки, как в первые дни знакомства.