Полночные близнецы

Он протягивает руку, и инспайры вспыхивают на его ладони, создавая нечто вроде марионеток, что движутся по его приказу. Тинтагель в осаде, его окружают сотни трейтре.

– Ты знаешь, что Тинтагель защищен от тех, кто хочет добраться до его обитателей, – говорит лорд Элленби. – Твоя армия не войдет туда без моего разрешения.

– Я не хочу причинять вам вреда, – отвечает Мидраут. – Я лишь прошу об услуге.

Он меняет картину над своей ладонью. Перед воротами Тинтагеля золотой трейтре расхаживает между двумя стайками перепуганных сновидцев. Слева от него сновидцы – старые или изнуренные и худые.

– Эти люди уже близки к смерти, – говорит Мидраут.

Справа сновидцы юные. Некоторые из них и вовсе младенцы, едва начавшие ползать.

– А вот у этих впереди целая жизнь, – продолжает Мидраут. – Если твои люди опустят мост, сдадутся моей армии и отдадут нам ключи от Тинтагеля, я прикажу им убить только первую группу. Если вы будете сопротивляться или попытаетесь так или иначе остановить нас, я прикажу убить вторую группу.

– Зачем, если ты не собираешься причинять вреда моим людям?

– Ты сам виноват, – отвечает Мидраут. – Ты сам это сделал, когда закрыл порталы в остальной части Лондона.

Мидраут нас переиграл, понимаю я. В Лондоне остался только один портал, достаточно большой, чтобы армия трейтре заполонила весь Аннун: это портал в Тинтагеле. Пытаясь защитить сновидцев за пределами Лондона, мы обрекли своих собственных людей.

– И, – говорит Мидраут, – я хочу вернуть то, что вы украли.

Должно быть, он имеет в виду ту коробку-головоломку. Значит, в ней есть еще какая-то польза, она не просто хранит его представление о будущем. Но что это может быть?

В наших шлемах звучит голос Майси:

– Лорд Элленби? Тинтагель окружен…

– Я знаю, Майси, – откликается лорд Элленби.

Я вижу, что он старается, чтобы в его голосе не звучала паника.

– Что нам делать?

Лорд Элленби ничего ей не отвечает. Вместо этого он обращается к Мидрауту:

– Для того, кто постоянно болтает об одном голосе, ты слишком уж любишь разъединять людей, Себастьян, нет? Ты знаешь, что я не могу принять такое решение.

– Значит, ты вскоре умрешь, – говорит Мидраут. – И тогда все будет зависеть от твоих капитанов.

– А мне интересно, – продолжает лорд Элленби, – ты все вот это, – он показывает на стены, окружившие нас, – задумал после того, как обнаружил, что Ферн заглянула в сознание Лотти? Или ты вложил это в память Лотти, чтобы поймать нас в ловушку?

– Ты что, действительно думаешь, что моя дочь могла бы не повиноваться моим приказам? Конечно, это было вложено.

Но я уже не слушаю Мидраута. Что-то в том, как говорил Элленби, – в том, как он показывал на стены, как многозначительно посмотрел на меня… О боже. Он хочет, чтобы я сдвинула эти стены, так? Самсон незаметно заставляет свою лошадь податься в сторону, чтобы прикрыть меня. Лев Фебы становится с другой стороны, так что Мидраут не может увидеть, что я собираюсь сделать. Я стараюсь не думать о том, что все эти люди погибнут, если я не найду выхода. Пусть нас больше, чем трейтре, но мы заперты между ними и стенами. И трейтре легко нас одолеют.

Я мысленно тянусь к стенам, пытаясь ощупать углы ловушки. Они очень, очень крепкие. Приказ Мидраута, связавший вместе эти здания, слишком силен. Но впрочем, есть и недоделанные точки – там, где должны быть соединения. Мидраут сотворил из этих домов некоего Франкенштейна, но швы на его коже все еще можно разорвать. Я исследую эти дефектные линии, мысленно нажимая на них.

Мидраут снова говорит:

– Очень многие люди думают, что свобода воли – это то, что стоит оберегать, но правда в том, что на самом деле лишь немногие ее хотят. Им нравится иллюзия свободы воли, но в реальности она их утомляет. Это же так трудно – выбирать правильную дорогу в море фактов. Поэтому люди ищут лидеров, которые скажут им, что́ следует думать. Они хотят просто соглашаться, а не мучиться постоянными вопросами, когда им и без того есть чем заняться. И если свобода воли так уж драгоценна, то почему люди с легкостью отказываются от нее?

Я сильнее толкаю в слабые точки в стенах, но они держатся. Не важно, что они только что созданы, потому что сила, соединяющая их, намного больше моей. Знакомый кислый вкус появляется во рту, как тогда, когда я мучила Лотти Мидраут.

– А ты знаешь, что́ лучше для каждого? – рычит лорд Элленби.

– А разве это имеет значение, если они сами верят, что это для них лучше?

Я всем своим сознанием нажимаю на дефектные линии в стенах. Сила воли Мидраута противостоит моей, пока наконец моя голова не начинает гудеть от напряжения.

– Ты действительно веришь, – внезапно повышает голос Мидраут, – что какая-то девочка, у которой половина моей силы – и даже меньше половины, судя по тому, что я видел, – может разрушить мое творение?

Я встречаю его взгляд. Конечно, он прав. Это невозможно, но я должна попытаться.

– Может, у нее и половина твоей силы, когда она сама по себе, – слышу я голос из толпы рыцарей.

Олли проталкивается ко мне. Я соскальзываю со спины Лэм.