Полночный прилив

Под речным руслом зияла огромная каверна, прикрытая пористой, хрупкой коркой. В этой древней полости – если представить себя в ней – с потолка непрестанно капала вода. Замечу, что целых одиннадцать рек напитывали водой болота, на месте которых потом был построен Летерас, и процесс эрозии, закончившийся обрушением речного дна и стремительным сбросом воды из поверхностных водоемов, шел очень долго. Каким бы неказистым ни выглядело Отстойное озеро, не стоит забывать о его чрезвычайной глубине. Озеро – как бы крыша, а гигантская каверна под ней – собственно дом. Поэтому, когда рыбак Бурдос провалился в бездну вместе с лодкой и сетями, это ни у кого не вызвало удивления. Как и то, что с момента гибели Бурдоса на глазах у множества зевак ни одна рыбачья лодка не отваживалась выйти в Отстойное озеро. Впрочем, я, кажется, вел речь о внезапном слиянии всех рек и сходе болотных вод, событии, произошедшем задолго до появления в этом месте первых колонистов. Коллеги-ученые, вы только представьте себе это фантастическое зрелище!

Выдержка из «Геологической истории Летераса», лекции, прочитанной придворным географом Тулой Краснопесочным в Академии Резчиков на 19‑й ежегодной церемонии присвоения ученых степней (за несколько мгновений до Великого обрушения сводов Академии). Со слов единственного свидетеля, пережившего катастрофу, Айбала Шустрого

Над армиями эдур, заходящими с севера и занимающими позиции напротив крепости Бранс, исполинским чудищем нависло зловещее облако пыли. Желтая муть дыбилась волной, а с севера хлестали свирепые ветры, неся с собой пепел и крупицы содранной с полей почвы, будто темные злобные силы атаковали армии летерийцев и голые холмы у них за спиной.

Император тисте эдур вновь пережил славное воскрешение. Каждая новая смерть поднимала его все выше к заветному могуществу. Возвращение из мертвых, понял Удинаас, – штука немилосердная и болезненная. Оно происходило под душераздирающие крики и вопли. Рулад страдал до потери рассудка, как страдал бы любой другой на его месте. У раба не оставалось сомнений, что меч и связанный с ним дар на самом деле – проклятье, и что стоящий за ними бог – если это был воистину бог – окончательно выжил из ума.

На этот раз за пробуждением Рулада наблюдали его братья. Удинааса не поразил ужас, возникший на их лицах при звуке первого хриплого крика императора, при виде конвульсий, сотрясавших тело Рулада, покрытое грязными золотыми монетами и засохшей кровью, и холодного неземного яркого света, опять вспыхнувшего в жестоких глазах. Братья застыли на месте, неспособные ни подойти ближе, ни убежать, вынужденные лицезреть страшную правду.

Возможно, потом, когда их души оттают, а сердца вновь начнут биться ровно, придет черед сочувствия. Рулад, не таясь, рыдал, и только раб додумался подойти и примирительно обнять его за плечи. Фир и Трулл лишь наблюдали со стороны. К’риснан молча сидел на корточках поодаль. Тем временем император приходил в себя, а вместе с ним – юнец, брат и впервые окропленный кровью воин, отошедшие на задний план, но все еще живые в глубинах его души.

На обратном пути братья не обменялись даже словом, спешили, чуть не загнав лошадей. У всех, кроме Удинааса, скачка оставила привкус бегства. Не от форкрула ассейла и его упорного стремления обрести мир среди остывших трупов, а от смерти и возрождения императора тисте эдур.

Всадники нагнали армию в пяти лигах от крепости. Ханнан Мосаг объявил, что с к’риснан двух других армий удалось наладить контакт. Войска подтягивались к роковому полю битвы, куда, по данным разведки теней-призраков, уже выдвинулись летерийцы.